Жизнь после смерти. 8 + 8 - страница 151
Я выкурил несколько сигарет, вспоминая парнишку. На свете многие слишком высокого о себе мнения, некоторые забавны, а другие вызывают тоску, про этого парня не скажешь, что он вызывает тоску — пишет неплохо, и вкус не слишком испорченный. Родился в нашу эпоху, живет в Пекине, ничего удивительного в том, что он взрастил в себе порок самовлюбленности. Я в его годы простодушно думал прожить жизнь нормальным человеком, водил свою собаку на осмотр к врачу, торопливо пытаясь доказать наличие чувства сострадания, доказать, что я порядочный человек, обманывая самого себя, что ни при каких обстоятельствах не брошу ее, говоря ей, что завтра я поведу ее на прогулку, на самом деле понимая, что не встану завтра так рано.
Открывая почту, полдня потратил на поиски пароля, оказывается, это номер маминого городского телефона, который был у нее много лет назад. Самое верхнее письмо оказалось от одной студентки университета, которая уезжала в командировку в город С. и велела мне пригласить ее на ужин — три года назад. Я, конечно, не заметил этого письма, а она не умерла с голоду, так что никто не совершил ошибку. Самое свежее письмо пришло пять минут назад, никаких приветствий и любезностей не было, сразу началось повествование:
«Дорогой путешественник, я спою тебе песню, ее слова давно затерялись, но мелодия пришла из глубины древности, я произвольно придумал слова, отнесись к ним всего лишь как к развлечению.
…Я плотник — эх! У меня три топора.
Кроме трех топоров у меня еще есть ребенок.
Его мама рано умерла.
Каждый год я приношу цветы на могилу.
Ребенок стал девушкой.
Извивы локонов достигают моего плеча.
У того, кто намерен полюбить ее, нет нужды в моем согласии.
Достаточно петь песни так же трогательно, как я.
И владеть топором лучше меня.
Или налить мне пиалку самогона.
И я поведаю тебе обо всех мечтах моей дочери.
Убийца, спрятав нож за пазухой, сказал:
— Коли так, я бы посмотрел на твою дочь.
— Моя дочь простудилась и отстала от меня, наверно, только в полночь приедет на постоялый двор, — отвечает мужчина.
— А вдруг подоспеют твои сподручные?
— Я в бегах уже несколько десятков лет, у меня давно нет друзей. Чтобы завести друзей, надо задержаться в каком-то одном месте, а не двигаться все время по дороге.
— Почему бы мне сейчас не убить тебя, а потом дождаться, когда твоя дочь придет и увести ее?
— Дождись ее, я напишу официальный документ, недвусмысленно подтверждающий, что я передаю ее на твое попечение, и всю последующую жизнь у тебя не будет проблем.
— Так когда же мне тебя убить? Дождаться прихода твоей дочери? А она разве не возненавидит меня навсегда?
— Я могу сам покончить с собой, яд уже приготовлен, здесь передо мной, в этой пиалке с самогоном. А ты в свое время похоронишь меня на обочине, не пиши мое имя, вернись на постоялый двор, вымой руки чистой водой и уводи ее.
Убийца скрестил руки и положил их на колени:
— Твоя дочь, какая она из себя? Толстая или худая? Глаза большие или маленькие?
— Глаза голубые.
— С чего это они голубые? У ее матери глаза были какого цвета?
— У ее матери, как и у меня, глаза были черные. Ты ее не видел?
— Нет, не видел.
— У нее были черные глаза, черные, как уголь, и сверкающие, как звезды, всякий раз, когда вспоминаю ее черные зрачки на белом лице, вижу перед собой игральные кости.
— Тогда почему у твоей дочери голубые глаза?
— Я и сам не знаю. Она родилась такой, и к тому же у нее кожа белая, как молоко, волосы вьются мелкими завитушками, и, пока она росла, глаза год за годом голубели, кожа белела, а волосы завивались все больше и больше.
Порыв холодного ветра качнул поломанную дверную створку казенного постоялого двора, начальник которого давно сбежал, у дверей были привязаны два коня — упитанный и худой. Мужчина подложил несколько полешек в жаровню. Убийца поднялся и тяжелым камнем придавил дверь. Сквозь щель он заметил, что пошел снег, его конь, переступая на месте, цокал копытами».
