Потребность любви была так велика в св. Дионисии, что невозможность ее удовлетворения должна была казаться для св. Дионисия настоящим бедствием: говоря о свойствах истинной любви, св. Дионисий незаметно для себя обрисовал собственное любвеобильное сердце. Если бы мы захотели проследить обнаружения этой любви и самозабвения в отношениях св. Дионисия к разным лицам и в пастырской деятельности его вообще, то нашли бы подтверждение своих слов почти в каждой строке его творений и в каждом известном нам факте его жизни. Не только равные ему по положению епископы Римской и Антиохийской церквей, но и епископы и даже пресвитеры Церквей, подчиненных ему в иерархическом отношении, были для него «воз–любленнейшими братьями и сопресвитерами».
[898] Желая убедить Римского епископа в необходимости перекрещивать еретиков в известных случаях, св. Дионисий делает это в форме просьбы о совете относительно одного случая, где эта необходимость представлялась особенно очевидной. Точно так же в послании к Фабию Антиохий–скому он защищает мягкую покаянную дисциплину в отношении к падшим в форме такой же просьбы о совете ему самому. Даже в тех случаях, когда епископы других Церквей сами обращались к нему за разрешением различных недоумений, св. Дионисий сообщал свое мнение «не как учитель, но со всей простотой»
[899] и предлагал каждому из своих собеседников свободно высказывать свое мнение. Своих пасомых св. Дионисий не отделял от самого себя и жил с ними одной жизнью, называя их собственной душой, «единосемейными»,
[900] «истинно возлюбленными и друзьями».
[901] Но любовь св. Дионисия простиралась не только на верных сынов Церкви, но и на тех, которые отделялись от нее или были отлучаемы от церковного общения по различным причинам. К заблуждающимся и к падшим он всегда относился более снисходительно, чем современные ему пастыри Римской, Антиохийской и Карфагенской церквей. Он умел находить долю истины в каждом из крайних мнений и не считал необходимым прерывать церковное общение из–за разногласий по вопросам церковной дисциплины. Он не отказывал в братском приветствии и лжеучителям до тех пор, пока оставалась еще надежда на примирение их с Церковью, и с чувством тонкой деликатности щадил самолюбие заблуждающихся, терпеливо выслушивая и разбирая их возражения.
[902] Он же был и наиболее решительным защитником мягкой покаянной дисциплины в отношении к падшим, по примеру Того, Кто оставил девяносто девять овец и отправился в горы искать одну заблудшую. В Кефроне он проповедует Евангелие тем людям, которые встретили его камнями.
Но из всех проявлений пастырской любви и ревности св. Дионисия особенное внимание обращают на себя постоянные заботы его об охранении церковного мира и согласия между членами Церкви не только в пределах Египта, но и во всем христианском мире. Почти все послания св. Дионисия написаны были с целью умиротворения враждующих партий. Замечательно, что в то же самое время другой не менее известный африканский епископ, св. Киприан Карфагенский, также посвятил свои силы утверждению мира в Церкви и раскрытию учения о единстве Церкви. Но при общих стремлениях св. Дионисий Александрийский и св. Киприан Карфагенский шли к цели различными путями. Св. Дионисий лучшим средством сохранения мира и единения между Церквами считал снисходительное отношение ко всем, которые так или иначе угрожали нарушением мира в Церкви; он готов был до известной степени терпеть и самое заблуждение и всегда старался действовать против заблуждений и слабостей прежде всего мерами кроткого и отеческого вразумления и убеждения противников в несправедливости их мнений. Для него дороже всего было единение между верующими в главнейших вопросах веры и церковной дисциплины и особенно нравственное общение между ними, ради которого он и сам терпел, и других убеждал терпеть некоторые разности в учении и церковной дисциплине, если только эти разности не касались существенных сторон веры и жизни христианской. Он хотел удержать в общении с Церковью даже и тех, которые упорствовали в своих мнениях, простирая снисходительность к ним до последних возможных пределов. Наоборот, св. Киприан склонен был к более строгим и решительным мерам в отношении к заблуждающимся и падшим и не довольствовался общением в молитвах и единением в области одного чувства любви и согласия в важнейших истинах христианской веры; он хотел и безусловного единства мысли, и внешней церковной дисциплины, и если в некоторых случаях соглашался иногда признать за каждым епископом право действовать по своему усмотрению, то все же не останавливался перед строгим и решительным осуждением мнений и обычаев, казавшихся ему неправильными. Еще далее шли в этом направлении некоторые из Римских епископов, стремившиеся осуществить единство Церкви строгим «объединением обычаев и организацией всех Церквей по образцу, определяемому римской традицией».
