где путешественники направляются домой и по дороге знакомятся с некоторыми выдающимися личностями.
Среди пассажиров на пароходе внимание Мартина сразу привлек один хилый джентльмен, который сидел на низком складном стуле, задрав ноги на высокую бочку с мукой, словно любовался на пейзаж пятками.
Прямые черные волосы, разделенные посередине пробором, свисали у него на воротник, коротенькая бахромка волос торчала на подбородке; он был без галстука, в белой шляпе и черном костюме с очень длинными рукавами и очень короткими брюками, в грязных коричневых чулках и башмаках со шнурками. Цвет его лица, от природы грязный, казался еще грязней оттого, что он строго экономил воду и мыло; то же можно было сказать и о подлежащих стирке частях его туалета, которые ему не мешало бы переменить, себе на пользу и всем своим знакомым на утешение. Ему было лет тридцать пять; весь съежившись и согнувшись пополам, он прятался под большим зеленым зонтиком и жевал табачную жвачку, как корова.
Он не был, разумеется, исключением; остальные пассажиры на пароходе, по-видимому, тоже не ладили с прачкой и бросили умываться еще в ранней юности.
Остальные пассажиры были тоже накрепко закупорены табачной жвачкой и казались совершенно развинченными в суставах. Но этот пассажир, отличавшийся особенно проницательным и глубокомысленным видом, показался Мартину значительной особой, что не замедлило подтвердиться.
— Как вы поживаете, сэр? — раздался чей-то голос над самым ухом Мартина.
— Как вы поживаете, сэр? — отозвался Мартин.
С ним говорил высокий худой пассажир в драповой фуражке и длинном просторном пальто из зеленого фриза, с черными бархатными отворотами на карманах.
— Вы из Европы, сэр?
— Да, из Европы, — отвечал Мартин.
— Вам повезло, сэр.
Мартин тоже так думал; но вскоре оказалось, что они понимают это замечание совершенно по-разному.
— Вам повезло, сэр: не всякому удается видеть Илайджу Погрэма.
— Илайджупогрэма? — переспросил Мартин, думая, что это одно слово и что так называется какое-нибудь здание.
— Да, сэр.
Мартин сделал вид, что понимает, хотя не понял ровно ничего.
— Да, сэр, — повторил джентльмен. — Наш Илайджа Погрэм, сэр, собственной персоной сидит сейчас возле пароходного котла.
Джентльмен под зонтиком приставил указательный палец к виску, как бы обдумывая государственные проблемы.
— Это и есть Илайджа Погрэм? — спросил Мартин.
— Да, сэр, — отвечал пассажир. — Это Илайджа Погрэм.
— Боже мой! — сказал Мартин. — Я поражен. — Однако он не имел ни малейшего представления, кто такой Илайджа Погрэм, ибо первый раз в жизни услыхал эту фамилию.
— Если бы пароходный котел лопнул, сэр, — сказал его новый знакомый, — и лопнул сию минуту, это был бы праздничный день в календаре деспотизма, почти равный, сэр, по своему значению для человечества, нашему славному четвертому июля[111]. Да, сэр, это почтенный Илайджа Погрэм, член конгресса; один из великих умов нашей страны, сэр. Какой у него лоб, сэр!
— Лоб замечательный, — сказал Мартин.
— Да, сэр. Говорят, наш бессмертный Чигл, сэр, создавая из мрамора знаменитую статую Погрэма, которая так взволновала умы в Европе и породила столько споров, заметил, что это лоб не простого смертного. Это было еще перед вызовом Погрэма и, значит, может считаться предсказанием, да еще каким удачным.
— А что такое «Вызов Погрэма»? — спросил Мартин, думая, что это, быть может, трактирная вывеска.
— Ораторское выступление, сэр, — отвечал его собеседник.
— Ах, да, конечно, — воскликнул Мартин. — О чем я только думал! Оно бросило вызов…
— Оно бросило вызов всему свету, — важно ответил незнакомец. — Бросило вызов всему свету помериться силами с нашей страной в чем угодно; мы, мол, достаточно богаты внутренними ресурсами, чтобы объявить войну всему свету. Хотите, я познакомлю вас с Илайджей Погрэмом, сэр?
— Будьте так добры, — сказал Мартин.
— Мистер Погрэм, — сказал незнакомец, хотя мистер Погрэм слышал каждое слово их разговора, — это джентльмен из Европы, сэр, из Англии, сэр. Но великодушные враги могут встречаться на нейтральной почве частной жизни, мне так кажется, сэр.
