Отсюда расходились дороги.
Вася вылез из тарантаса и подошел к тележке Ниловны, к которой не один раз подсаживался в луга.
— Увижу ль еще когда тебя, Васенька, сиротинка моя дорогая?— говорила Ниловна. — Видно, уж нет. Умру я. Ноги вот плохо ходят, и глаза ослабли. Расти большой и счастливый, Васенька. Кто за тобой будет ходить? Кто напоит, накормит, кто за твоей одежей присмотрит?
— Ничего мне теперь не надо, няня. — сказал Вася. — Ты живи, няня, не надо тебе умирать. А я тебя никогда не забуду.
Вася оторвался от няньки и побежал к тарантасу. И лошади тотчас взяли с места...
Скоро в наступивших сумерках потонула и тележка Ниловны, запряженная вятками, и полосатый верстовой столб, и старая рукастая береза.
Вася обернулся в последний раз и вдруг почувствовал, что вот именно сейчас а не ранее, что-то оборвалось в его жизни и безвозвратно, вместе со старой нянькой, отошло назад.
Так весенняя льдина отрывается от родного берега и навсегда уносится в неизвестную, туманную и бурную даль.
Глава пятнадцатая
ОТ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА ДО КРОНШТАДТА
Целые сутки Вася и спутник его в этой долгой поездке Звенигородцев не спали, чтобы не пропустить того часа, когда въедут они в новую столицу державы Российской.
Приехали в Петербург вечером на шатающихся от усталости ямских лошадях.
Стоя в тарантасе на коленях, Вася широко открытыми глазами смотрел вдаль, где над храмами Александро-Невской лавры, над золотом Смольного собора смежалась узкая, дышащая пламенем заря.
Он не смотрел на дворцы, на чугунные решетки ворот и садовых оград, на прямые линии каналов. Он искал море.
Должно же оно где-то быть здесь. Разве не о нем думал он и мечтал и в Гульёнках, и в Москве, и в дороге? Разве не оно снилось ему по ночам? Так где же оно? Почему же оно не встречает его первым, как друг, которого он так ждал и так сильно любил?
И вдруг за поворотом, над берегом, выложенным камнем, прямо перед взором Васи сверкнула водная гладь. Во всю свою ширину светилась она при закате.
Вода ее так тяжело текла вдаль и было ее так много, что Вася поднялся на ноги в тарантасе и застыл в восторге.
— Это море? — спросил он.
— Нет, барчук, то не море, — ответил ямщик. — Моря отсель не увидишь. То Нева-река.
— Река? — повторил Вася с удивлением.
Ему стало немного стыдно за свою ошибку. Он ничего не добавил, продолжая смотреть перед собой.
Но и Нева была хороша своим великим простором и силой. Неподвижно дремали на ней вдали корабли, тянулись барки у берега, искусно выложенного камнем, и над водой безустали разносились с лодок голоса гребцов.
Вася огляделся вокруг.
Огромный, чудесный город обступал его.
За Царицыным лугом ярко голубела при закате солнца громада Зимнего дворца. Прямые каналы с берегами, укрепленными каменными стенками с узорными решетками, уходили куда-то вдаль, в глубь города. Пылали в закатном зареве окна в роскошных жилищах вельмож. Стены дворцов были ярко раскрашены. Сверкало золото на выпуклых украшениях медных крыш. Со всех сторон усадьбы вельмож окружали сады, где все деревья были, как одно, и все подстрижены, как бубенчики на шорках гульёнковских коней.
Кто живет в этих дворцах?
По каналам, выведенным словно по шнуру, заставленным судами, — что это за суда? — сновали взад и вперед расписные ладьи.
И такого множества черного люда не видел Вася нигде до сих пор.
Эти люди под дружный запев, ухватившись за длинный канат, выгружали из барок и ставили стоймя на землю огромные каменные столбы.
А мимо, по прямым, широким, мощеным деревом улицам, катились золоченые кареты со сверкающими стеклами, с ливрейными лакеями на запятках.
В золотистом сумраке высились башни на подъемных мостах.
Разве могло все это Васе присниться? Глаза его горели, душа была объята восторгом.
Он не заметил, как подъехали они к маленькому домику дальней родственницы Звенигородцевых, Марфы Елизаровны, и завернули во двор, где Вася увидал вдруг у сарая самую обыкновенную деревенскую лопоухую коровку, которая с любопытством смотрела на приезжих и спокойно жевала свою жвачку.
Вася тоже с любопытством поглядел на нее. Что она делает здесь, в столице?
