Не в первый раз Эрин поднимает тему нашу совместного переезда. Когда она уезжала из дома, я не могла понять, почему кто– то может в спешке покинуть удобный семейный особняк. Это не похоже на то, будто мы страдаем из-за этого места, по крайней мере, до недавнего времени. Кажется, что за прошедшую неделю дом моего отца становится с каждым днем все меньше.
Там так много пространства, и нет места, куда я могу пойти и просто быть собой. В каждой комнате дома что– то напоминает мне о том, кем я должна быть, чего от меня ожидают, и как я не оправдала ожиданий. Голос отца эхом отзывается в комнатах, когда он кричит на детективов и адвокатов, выражая недовольство по поводу исков, поступающих от пострадавших, постоянно напоминая мне о вреде, который я причинила тем людям. Я чувствую себя скатывающейся обратно по спирали в темную яму раскаяния. На прошлой неделе не было ничего, кроме бесконечных попыток выбраться из этой ямы, только быть брошенной туда вновь.
Боль от сжатия моего подбородка заставляет меня вздрогнуть, и я возвращаюсь в «здесь и сейчас». Эрин ищет мой взгляд, затем хлопает по стойке и кричит:
– Рикки, нам нужно еще, живо! – ее взгляд не отрывается от меня, но когда она начинает говорить, то понижает голос. – Послушай, Джина. Знаю, о чем ты думаешь, и тебе нужно прямо сейчас прекратить. Это была не твоя вина. Слышишь меня? Не ты начала пожар, – рука приподнимает мой подбородок, чтобы сжать мои щеки, заставляя меня выглядеть, как рыба. Она улыбается и добавляет: – Черт, ты выглядишь сексуально, как... это что, ботокс? – мои глаза широко раскрыты, и мы обе начинаем смеяться. Рикки приносит наши рюмки.
Не успеваю я поставить рюмку на барную стойку, как к нам подходит мужчина. Он довольно приятно выглядит: высокий, с темными волосами, и ему в районе тридцати лет, хотя при таком освещении трудно сказать наверняка. Он одет в джинсы и футболку вместо старомодной одежды, в которую одето большинство присутствующих здесь людей. Он протягивает мне руку и спрашивает:
– Хочешь потанцевать?
Конечно, первой мыслью было: «у меня есть парень», но один же танец не повредит. Живи! Смейся! Веселись! Живем один раз! Лови момент!
– КОНЕЧНО! – я беру парня за руку, и мы идем к танцполу.
Песня начинается медленно, но набирает ритм, и мы быстро делаем шаги, поворачиваемся и наклоняемся. Он не такой опытный танцор, как Рикки, и когда он кладет руку мне на талию для следующего шага, я ощущаю ее на своей заднице, а не на нижней части спины. Убирая руку с его плеча, я передвигаю его руку туда, где она должна быть. Он пытается проделать это еще раз, разместив свою руку на моей заднице, но я решительно передвигаю ее на нижнюю часть спины. Парень реально начинает действовать мне на нервы. Безвредный флирт, а затем повторяющиеся попытки схватить меня за задницу. Уверена, это переходит черту.
Мы делаем наклон, и он облизывает мою шею. Ладно, хватит! После того как он выпрямляет меня, он вращает меня ближе к себе и затем обратно от себя. Я ожидаю его следующего шага, и он точно не будет этим наслаждаться. Как только я выпрямлю руку, он крутанет меня обратно к себе, мое колено будет готово встретиться с его причиндалами. Я ухмыляюсь своему плану, и не могу дождаться, чтобы увидеть выражение его лица, когда я это сделаю.
К моему удивлению, он уворачивается, и в итоге мое лицо впечатывается в стену – в теплую, вкусно пахнущую стену. С каких пор у стен есть руки? У этой стены есть руки, и они плотно сжимают меня. Я чувствую, как задницахвататель освобождает мою руку, и поднимаю глаза вверх. Не знаю, хочу ли я улыбаться, как идиотка, или оттолкнуться. Сверху вниз на меня смотрят голубые глаза, и эти прекрасные губы превращаются в злобную усмешку.
Это Пит, и он красивее, чем я помню, если это возможно.
Затем грешный голос прорывается сквозь шум, заставляя мой желудок сделать сальто.
– Не возражаешь, если я вмешаюсь?
