Каким Вы были ребенком, открытым и общительным или застенчивым и скрытным?
Я не был застенчивым, хотя и был малообщителен. У меня было много друзей в школе, в клубе, но я всегда сохранял некоторую сдержанность в общении и не был дерзким. Однажды декан семинарии, в которой я учился, сказал моему отцу: «У Вас очень умный, старательный, но очень робкий сын. Боюсь, что ему не доверят ответственных поручений, так как он слишком застенчив»...
Как оказалось, он не был провидцем! Итак, Ваше детство было мирным, оно прошло в деревне, в здоровой и простой атмосфере. Как Вы стали юношей, каким был этот часто трудный период, когда подросток становится мужчиной?
Юношеские годы были для меня временем напряженной учебы, чтения книг и занятий в школе. Кроме того, в дни каникул я учился портняжному ремеслу у портного, который пел в нашем церковном хоре, и еще я работал в поле вместе с дедушкой. Все мое время было заполнено учебой, работой и посещением церкви. Возможно, поэтому я не почувствовал ту пустоту, которая часто становится причиной юношеской замкнутости. Жизнь в деревне была деятельной, и не существовало ничего, что могло бы нас оторвать от здорового образа жизни.
Вы родились в Сирии, в армянской семье. Бывает, что этническое меньшинство для сохранения самоидентичности замыкается в себе, чтобы защититься от окружающего мира. В семьях эмигрантов, например, часто замечают некоторую закрытость, которая может влиять на психологию детей. Возникали ли проблемы, связанные с Вашей принадлежностью к этническому меньшинству?
Поскольку в Кессабе жили только армяне, причин для закрытости в семье не было. Влияние арабской культуры не было определяющим; это было время французского мандата. В школе, хотя и изучали арабский язык, основное внимание уделялось французскому. Впрочем, я сожалею об этом обстоятельстве своего детства, так как хотел бы лучше знать арабский язык... В любом случае мы с большим уважением относимся к культуре арабов и очень благодарны им, так как во время геноцида они приняли нас с открытым сердцем. Нам хорошо знакомо их гостеприимство — благодаря братским чувствам арабов, мы смогли жить в странах Ближнего Востока. Так, когда встал вопрос о независимости Сирии, армянская община, считая, что французы в этой стране, в конце концов, иностранцы, решила поддержать движение освобождения. Я помню ту ночь, когда мой отец, служивший в мандатной армии, покинул французскую казарму, чтобы защищать независимость Сирии.
Вы обладаете особым опытом людей, у которых две родины, что несомненно обогащает, но также создает проблемы. Были ли во времена Вашего детства и юношества моменты, когда Вы чувствовали, что принадлежность к армянскому народу делает Вас отличным от других, от сирийцев или ливанцев?
Да, откровенно говоря, были моменты, когда я чувствовал себя другим, не похожим на моих друзей не-армян; но я никогда не чувствовал себя чужим среди них. Благодаря Богу и усилиям армянских лидеров, на протяжении всей истории мы смогли сохранить нашу самоидентичность, не будучи чужими тем людям, среди которых мы жили. Армянская диаспора, на мой взгляд, обладает опытом жизни национального меньшинства, который, возможно, Запад еще недостаточно оценил. Мы можем свободно изучать наш язык, нашу историю, исповедовать христианскую веру и в то же время быть вовлеченными в общественную жизнь страны, в которой живем.
Опыт «двойной родины» не был для меня болезненным; напротив, я гордился тем, что был гражданином Сирии, а потом стал гражданином Ливана, потому что со стороны арабов мы видели только хорошее. В то же время я чувствовал свою связь с армянской культурой, с землей моих предков. Эти два фактора взаимодополняли, но не противоречили друг другу, и я на самом деле нахожу много общего в армянах и в арабах.
Очаг или место жительства?
Какое воспитание Вы получили в семье?
В семье я прошел школу человеколюбия. Нравственные принципы внушались нам не словами, а самой жизнью, так как эти принципы были вплетены в саму ткань повседневной жизни семьи. Родители не столько говорили нам о честности или любви к труду, сколько учили нас своим примером — мы росли в их духовной и нравственной атмосфере. Моральный кризис наших дней связан в сущности с тем, что семья перестает быть очагом, а превращается просто в место жительства.
