Меня отвезли в отделение интенсивной терапии. Там я лежал под наблюдением медсестер, опутанный проводами, катетерами и датчиками. На каждую сестру приходилось по два больных. Сотрудники в отделении интенсивной терапии были особо высокой квалификации. Я опять увидел ту же удивительную смесь ответственности, выучки и теплоты. Все движения сестер были отточены до автоматизма. Они даже поднимали меня с кровати каким-то одинаковым, отработанным борцовским приемом. Помимо постоянного приборного мониторинга моего состояния раз в четыре часа круглые сутки проводился анализ крови, рентген легких, давалась дыхательная смесь, лекарства, делались уколы. У меня на руке был браслет со штрихкодом. Перед каждой процедурой сестра считывала мой код и сверяла с кодом лекарства или ампулки под кровь. Результат заносился сестрой в компьютер, и данные, как я понимаю, тут же поступали врачам. Давая таблетку или делая укол, сестра всегда говорила мне, что она делает и зачем.
Рядом со мной было две кнопки – экстренного вызова персонала и подачи в кровь обезболивающего лекарства. К счастью, второй кнопкой я ни разу не воспользовался, не было нужды.
В результате операции, внедрения мне донорской печени и большого количества всякой введенной «химии» мои показатели крови, дыхания, сердечной деятельности были какими-то сумасшедшими. Чтобы привести их в норму, я принимал большое количество – до десятка за один раз – всяких таблеток и уколов. Их набор постоянно менялся. Изменения вносились по указанию врачей, которых я почти не видел. Они заходили взглянуть на меня около восьми утра и в шесть-семь часов вечера. Также было и в субботу, а иногда и в воскресенье. Сколько же они работали?
Примерно через день по утрам заходило ко мне и руководство института – совсем ненадолго, меньше чем на минуту. Внимательно поглядев на меня и задав два-три вопроса, они уходили.
Как я понимаю, мое состояние слаженно контролировали врачи многих специальностей: кардиологи, пульмонологи, нефрологи, гепатологи и т. д.
Случались и «накладки». Например, в первые дни после операции я попросил у сестры таблетку слабительного. Медсестра получила разрешение врача и дала мне ее. Мне стало легче, и нужда в слабительном отпала. Но при очередном приеме лекарств уже другая медсестра вновь дала мне такую же таблетку. Я попросил больше не давать мне это лекарство. Но, видимо, где-то эта таблетка уже попала в перечень моих лекарств, и стоило некоторых усилий добиться того, чтобы мне перестали его давать. Были и другие досадные случаи.
Вскоре после операции я познакомился с новым для меня ощущением депрессии. На предоперационных беседах меня о нем предупреждали. Несмотря на прекрасный уход, приезд сына и постоянное присутствие Татьяны, иногда мне было очень тошно. Ничего не болело, но дискомфорт ощущался: холод от кондиционера, провода, катетеры, трудность в смене позы в кровати, иногда сильный зуд, обилие таблеток и уколов, раз в четыре часа круглые сутки всякие медицинские манипуляции… Я лежал худой, небритый, противный самому себе. Мне советовали иногда садиться. Силы вроде для этого были, но я мог часами собираться сесть, не хватало волевого усилия. Аппетита не было. Врачи сказали, что мне жизненно необходимо хорошо, плотно поесть. А я практически ничего не ел, несмотря на то что казенная еда была с виду очень хороша – меню на следующий день со мной согласовывалось накануне, сервировка выглядела почти как в ресторане. Татьяна приносила домашние разносолы, но я все отвергал. И тут Татьяна принесла мне яйцо, фаршированное красной икрой. Я жадно съел его, и меня «прорвало» – я стал есть. Такой необходимый толчок мог дать только родной человек.
Поддерживало меня и телефонное общение с друзьями в Америке. Оказалось, что здесь живет много моих сокурсников по Университету и друзей по футбольному клубу. Этих людей я знаю полвека, и их внимание было для меня важно.
Через несколько дней после операции специальные медработники стали меня заставлять садиться, понемногу ходить и делать специальные упражнения. Первые шаги я делал с их помощью. Сначала я передвигался, толкая перед собой тележку с приборами, потом только со специальным колпачком на пальце – датчиком кислорода в крови. Этих «тренеров» до сих пор вспоминаю с благодарностью, настолько они были профессиональны, терпеливы и милы.
