Этот энтузиазм приводил к забавным ситуациям. Как-то один чиновник попросил меня и другого пионера кооперации, моего старого друга Ю. Ж., подготовить ни много ни мало проект свободной экономической зоны в Выборге. Инициатива исходила, кажется, из окружения Собчака. Мы засели за дело, написали проект и передали чиновнику. После этого нам дали понять, что теперь есть кому порадеть о прохождении проекта и нам беспокоиться не надо. О судьбе его мы больше не слышали.
К тому же времени относится деятельность первого демократического Ленинградского горсовета. В нашем доме жил депутат того совета Юрий Нестеров. Его приемная была в нашем же доме. От него я услышал первые «официальные» слова поддержки нашей семейной кооперативной деятельности – он сказал, что мы, вместо того, чтобы просить помощи у государства, сами кормим семью и создаем рабочие места. Эта поддержка была важна для меня: как я говорил уже, репутация у кооператоров в обществе была незавидная. Я пытался помочь Юрию в его работе, был даже официально оформлен его помощником. К сожалению, ничем серьезным не помог. От него же я получил много полезных советов по развитию бизнеса. Позднее Юрий Нестеров был избран депутатом Государственной Думы первого созыва. Это был пик его политической карьеры. Все последующие выборы он уже проигрывал. Он объяснял мне это тем, что людям стала безразлична идеологическая позиция кандидата: демократ ли он, большевик, верующий или атеист. Важно было, что полезного кандидат может сделать завтра, а лучше сегодня: покрасить подъезд, заасфальтировать двор, то есть требовались благодетели. У Юрия денег на это не было, жил он весьма и весьма скромно.
С упомянутым Ю. Ж. мы как-то провели вечер в Джазовой филармонии Давида Голощёкина. С нами был знакомый Ю. Ж. – Александр Александрович Щелканов – человек демократических убеждений, в прошлом морской офицер. Уволившись из ВМФ в звании капитана 1-го ранга, он работал на заводе слесарем, а затем и грузчиком. В 1989 году его избрали народным депутатом СССР, в 1990-91 годы, то есть в описываемое время, он был уже председателем исполкома Ленинградского городского Совета народных депутатов, главой города. Позже я слышал от крупных ленинградских администраторов советских времен, что Щелканов был слабым руководителем и главное, что им двигало, это обида на советскую власть. Опять, как и в ранее описанной истории с гибелью Г. В. Старовойтовой, говорится о низких мотивах демократов! Один из таких руководителей рассказывал мне (скорее неодобрительно), как Щелканов обратился к нему с предложением поехать на какое-то совещание на одной машине, чтобы не тратить лишний бензин. Мне же это предложение показалось разумным в тех тяжелых условиях, а сам Щелканов – приятным, открытым человеком; в нем чувствовался и хороший офицер, и живое дыхание улицы, и оптимизм; мне было свободно в его обществе. Да и само по себе соседство с председателем Ленсовета, да еще на джазовом концерте, было немыслимо в прошлом.
Вообще, в послегорбачёвское время с политической сцены стали исчезать давно надоевшие типы лиц. Мне как-то сразу было ясно, что люди с такими лицами – плохие. И не мне одному. «Сволочь была видна сразу. Только в ранней юности можно было как-то ошибиться, а чуть позже уже нет, уже было сразу ясно, что вот этот парень или эта девушка – они сволочи, – пишет Г. Ревзин в статье «Этический прогресс» (Афиша. 2013. 28 июня). – Далее, начиная с горбачёвского времени, я перестал их встречать. Они как-то растворились в остальных людях, перестали выделяться».
Многие предприятия, прежде всего крупные заводы, продолжали работать по-советски. Их положение ухудшалось с каждым днем. Рабочим подолгу задерживали зарплату. Как-то я шел по двору Балтийского завода. В самом оживленном месте, у проходной, разместился вагончик, где скупались ваучеры у работников. Торговля шла бойко, так как оплата производилась тут же, за долгожданные наличные.
С точки зрения мелкого заказчика, каким для этих предприятий был я, их тяжелое положение было неудивительно. Если мне была нужна их продукция, то вступить в контакт с отделом сбыта оказывалось непросто – сначала следовало найти номер телефона, потом дозвониться, потом куда-то ехать – часто на окраину города – и в обшарпанной проходной ожидать пропуск. Тем временем мог начаться обед, и тогда окошечко бюро пропусков захлопывалось. (Мы в кооперативе быстро отвыкли от понятия «перерыв на обед», особенно если были нужны клиенту.) Когда вы наконец попадали в отдел сбыта, оказывалось, что сотрудник, с которым назначена встреча, уже ушел. Если везло и он был на месте, то выяснялось, что каталога продукции в принципе не существует, договориться о мельчайших изменениях, например в цвете, размерах или весе изделия, – невозможно. В этих переговорах с незаинтересованным работником отдела сбыта только терялось время и портились нервы. В результате предприниматели стали заказывать товары и услуги за границей. Например, почтовые пластиковые конверты покупали в Литве, печатную продукцию заказывали в Финляндии.
