Прошло немало времени, прежде чем мне удалось снова попасть в Корчедарский отряд. Мы приехали глубокой ночью — шофер Гармаш, профессор-остеолог Вениамин Иезекильевич и я. Чтобы не разбудить кого-нибудь, Гармаш осторожно провел машину с потушенными фарами по хорошо знакомому мостику прямо в лагерь. Мы с Вениамином Иезекильевичем пробрались к палатке Георге, где было несколько свободных коек, а Гармаш улегся в машине. Как ни старались мы укладываться тихо, Георге все же проснулся и, поздоровавшись, перевернулся на другой бок.
— Уж раз ты проснулся, — проворчал я, — подожди немного засыпать. Расскажи, как дела.
— Завтра, — отозвался шепотом Георге. — Теперь Турчанинов дежурит, дайте мне выспаться, я вам говорю, что должен выспаться, и вам советую.
— Черт возьми, да какая разница, кто дежурит, — разозлился я. — Ну крикнет: "Подъем!" — вот и все.
— Не будет он кричать, — мрачно сказал Георге, — говорю вам, лучше спите и мне не мешайте.
Устрашенный, я сам проснулся еще до подъема, без четверти пять, оделся и с интересом стал ждать, что будет дальше. Ровно без пяти пять в палатку бесшумно вошел Турчанинов и, молча раскланявшись, подошел к кровати Георге.
— Не откажите в любезности полюбоваться вместе со мной солнечным восходом, — медовым голосом произнес он, сбросив с Георге одеяло и изо всех сил дернув его за ногу.
Георге вскочил, как подброшенный пружиной, и, обвязав голову полотенцем, помчался к источнику. Турчанинов походкой индейца, вышедшего на тропу войны, направился к следующей палатке. Через несколько минут раздался дикий вопль Митриевны: "За-а-втрик!" Вениамин Иезекильевич вздрогнул и порезал щеку бритвой.
Когда мы наконец пришли к узкому длинному столу под брезентовым навесом, все уже давно были на раскопах. Только огненная шевелюра Гармаша покачивалась над столом. Он доедал огромную миску каши с жареным перцем, видимо, раздобытую у Митриевны на льготных основаниях. Вениамин Иезекильевич, под нос которому стремительная, несмотря на дородность, Митриевна тут же сунула алюминиевую миску с дымящейся кашей, приступил к трапезе. Сохраняя полное достоинство, он ел кашу, как самое изысканное блюдо. В это время с раскопа вернулся Георге.
— Ну как, добрались уже до дна водоема? — спросил я.
— Какой водоем? Я вам говорю, что это донжон!
— Башня? — переспросил я. — А как же слой ила?
— Он имел в толщину всего сантиметров 50. Это просто поздние образования в западине. А под ним пошел суглинок, остатки каменной кладки, наверное, нижняя часть донжона или его фундамент! Там же найдены наконечники копий, стрел. Представляете себе?
— Пойдемте посмотрим на месте, — предложил я Вениамину Иезекильевичу.
— С величайшим удовольствием, — отозвался он, и мы все трое отправились на городище.
По дороге Георге держался несколько впереди и шагал как-то особенно аккуратно по прямой.
— Скажите, пожалуйста, — обратился ко мне вполголоса Вениамин Иезекильевич, — почему он так странно идет?
— Не знаю. Вы его самого спросите.
Вениамин Иезекильевич откашлялся и в своей обычной, безупречно вежливой манере обратился к Георге:
— Не откажите в любезности, Георгий Ксенофонтович, сказать, чем объясняется удивительная регулярность и направленность вашей походки?
Георге только этого и надо было. Он буквально застыл на ходу, как бы боясь сбиться, и торжественно объявил:
— Мне нужно еще раз проверить расстояние от ручья до вала городища. Я иду точным мерным шагом римского легионера. Его длина была 0,679 метра, или, округляя, 68 сантиметров. Но я не округляю.
Посмотрев на сильные, тренированные ноги Георге, торчащие из выцветших шорт, Вениамин Иезекильевич со вздохом перевел взгляд на свои голенастые профессорские ноги и с удивлением сказал:
— Вот как? Даже не округляете?..
Но тут разговор оборвался, так как мы стали карабкаться на гребень вала, который в этом месте был особенно высок и крут, достигая шестиметровой, высоты. В нижней части плато городища на месте западины виднелся темный четкий прямоугольник раскопа. В нем копошились рабочие, среди которых выделялся ярким платком, повязанным вокруг головы, Турчанинов. Он стоял в живописной позе, опираясь на лопату, и беседовал с каким-то молодым человеком в городском костюме. Зина, сидевшая на краю раскопа, поздоровалась с нами и оторвалась было от полевого дневника, чтобы подойти к нам, но Георге движением руки остановил ее.
