Дьюк Мерриман быстро вошел в комнату. Подтянутый, элегантный мужчина, одетый в голубой костюм-тройку в английском стиле. У него были такие же светлые волосы и яркие голубые глаза, как и у сыновей. Прирожденный бостонский брамин с Бикон-Хилл — это не подлежало сомнению.
— Закари, у тебя есть две секунды, чтобы отойти от дивана со своим пистолетом!
— Да, папа, — сказал мальчик и встал перед ним.
— А теперь вы оба принесите извинения, — потребовал Мерриман.
— Извините нас, мадемуазель Делакруа, — произнесли мальчики в унисон с одинаковой монотонной интонацией, лишенной искренности.
Дьюк нахмурился, глядя на сыновей.
— А теперь оба марш наверх по своим комнатам и одевайтесь. Куртки и галстуки. Белые рубашки. Волосы расчесать. Няня поможет вам. У меня через пятнадцать минут пресс-конференция, и вы оба будете стоять рядом со мной. Поэтому вы должны выглядеть, как подобает двум джентльменам. И чтобы никаких «не хочу», понятно вам?
— Oui, папа, — резво ответили мальчики и со смехом выбежали из комнаты. — Никаких «не хочу»! Никаких «не хочу»!
— Извините их, мисс Делакруа, — сказал Мерриман, когда увидел, что она пытается высушить мокрое пятно на платье носовым платком. Это у нее выходило не очень хорошо.
Макинтош, стараясь скрыть улыбку, встал с кресла.
— Мальчики мальчиками и останутся, господин посол, а это всего-навсего вода. Мы в детстве имели обыкновение смешивать воду с чернилами. Вот это было бы настоящей проблемой для мисс Делакруа. — Он снова посмотрел на промокшее платье и заработал недобрый взгляд со стороны Делакруа. Проигнорировав этот взгляд, он продолжал:
— Господин посол, рискуя тем, что мою задницу могут в любой момент отсюда вышвырнуть, я настаиваю, чтобы пресс-конференцию перенесли. Пока еще не слишком поздно. К нам поступили некоторые тревожные сводки, подготовленные непосредственно кабинетом мадам госсекретаря, согласно которым вам рекомендуется немного переждать… — Он заметил в глазах Мерримана недоверчивый взгляд и сдался. — Как бы то ни было, сэр, сама госпожа де лос Рейес звонила мне рано утром и сказала…
— Со всем должным к вам уважением, Макинтош, — прервал его Мерриман, — я точно знаю, что она сказала. Бог знает, сколько раз она твердила это мне лично. Я понимаю ваше положение, и искренне вам сочувствую. Ваш отдел сейчас переживает нелегкие времена, и вы всего лишь хотите выполнить свою работу как можно эффективнее. Однако у меня есть глубокие убеждения относительно сложившейся ситуации, и я чувствую, что мой долг по отношению к нашей стране состоит в том, чтобы выразить эти убеждения публично. Мне пора, если вы не возражаете.
Посол Мерриман вышел из комнаты, чеканя шаг длинными ногами. Он не стал дожидаться ответа. Макинтош снова сел в кресло, откинувшись на спинку.
Моник Делакруа схватила пульт дистанционного управления и включила большой телевизор. Затем расслабленно откинулась в кресле. Моник и Макинтош молча смотрели друг на друга несколько мгновений.
Потом он медленно выдохнул:
— Хотите скажу вам кое-что, мисс Делакруа? Я получил пулю вместо секретаря Олбрайт в Узбекистане в 2000 году. Тогда я входил в ее службу охраны. Я пятнадцать раз объехал вокруг планеты, я помешал попытке марокканских террористов бросить цианид в систему водоснабжения нашего посольства в Риме, я вытаскивал дымящиеся тела из трех посольств после взрывов и помог предотвратить примерно двести взрывов.
— Вы великий герой Америки.
— Да? Хорошо. Но впервые за всю свою карьеру я попал в перестрелку водяными пистолетами, которую учинили дети американского посла.
— Вообще-то это я попала в перестрелку, а не вы.
— Просто ирония какая-то, правда? Вы ведь само воплощение нейтральности, ну и вообще.
Несколько мгновений они снова недоверчиво глядели друг на друга, и вдруг Макинтош, взглянув на часы, сказал:
— Уже почти полдень. Включайте Си-Эн-Эн и давайте посмотрим эту пресс-конференцию.
Камера показала крупным планом посла и двух его ухоженных детей, когда Мерриман ступил на подиум, украшенный Большой Печатью Соединенных Штатов. Солнце сияло, цветущие кусты рододендрона в посольском саду на заднем плане служили своеобразным украшением.