— Вы поступаете правильно. Это все, что я могу сказать.
— Эй, моряк? — проговорил Адар спустя мгновение.
— Да, капитан.
— Вы, парни, можете дать мне больше пространства для маневра?
— Да, можем. Сейчас ты поднимешься на пять тысяч и возьмешь курс на два-семь-ноль, кэп. Повторяю, поднимешься на пять тысяч и возьмешь курс на два-семь-ноль.
Звено реактивных истребителей отошли еще на тысячу ярдов и выстроились на хвосте у мишени.
— Поднялся на пять тысяч и взял курс на два-семь-ноль, моряк, — сказал Адар, наблюдая, как исчезают преследователи. Мгновение спустя радио затрещало снова.
— Прием, капитан, это — «Ковбой». Я иду позади тебя. Не вздумай больше шутить.
Прошла долгая минута.
— «Соколиный глаз», ты все еще на связи? — сказал президент, связавшись напрямую с Хоком и Рейнольдсом.
— Ответ утвердительный, сэр, — рапортовал Хок.
— Пора закручивать гайки, Алекс. Четыреста человек. Поговори со мной.
— Я все еще придерживаюсь своих первоначальных взглядов, господин Президент, — беспечно заявил Хок. — На борту этого самолета нет невиновных.
— Вы слышите, что говорит «Соколиный глаз», «Ковбой»?
— Да, да, слышу, сэр.
— Хорошо. «Ковбой», это «Ястреб». Да поможет нам всем Бог. Я приказываю, чтобы ты выполнил свой долг, сынок.
— Вас понял, «Ястреб». Я «Ковбой». Выполняю ваш приказ, сэр.
Инфракрасная система наведения ракет класса «воздух-воздух» «Сайдвиндер AIM-9X» мчалась по тепловому следу мишени на сверхзвуковой скорости. Инфракрасные датчики и конический сканер в носовом обтекателе отслеживали цель.
Капитан Вилли Рейнольдс нажал пальцем кнопку «Пуск». В кабине раздался сигнал предупреждения. Он бросил последний взгляд на самолет «Бритиш Эйрвейз», черным силуэтом вырисовывающийся на фоне заката.
Вдруг он почувствовал резкий укол совести. Искаженная действительность. Он чувствовал себя словно солдат, блуждающий один в разрушенной его войсками деревне и внезапно столкнувшийся с женщиной, несущей на руках ребенка.
Это не ребенок, проклятие! Это бомба!
* * *
— Эй, «Ковбой», мы, кажется, уже отошли на двенадцать миль? — спросил Адар хриплым голосом. Яркий свет заходящего в океан солнца раздражал его.
— Уже близко, капитан.
— Не собираешься часом побывать в Ирландии?
— Когда-нибудь. Слышал, что красивая страна.
— Прекрасная страна. Она напоминает мечту.
— Да.
— С меня кружка «Гиннеса» в любое время, «Ковбой».
— Спасибо за предложение.
— Эй, послушай…
Они сидели вдвоем на песке, примерно в двадцати ярдах от полосы прибоя, и смотрели, как садится огромное оранжевое солнце. Женщина разложила рядом с собой причудливые раковины, дары морских волн. Было все еще жарко, но в вечернем бризе уже чувствовалась легкая прохлада конца октября. Начался отлив, и влажный тугой песок привлекал множество чаек. Молочного цвета кучевые облака тянулись грядой на горизонте, окаймленные тонкими нитями перистых облаков.
— То ли селедка становится умнее, то ли я становлюсь глупее, — пошутил мужчина, глядя на закат.
Спокойный взгляд женщины говорил о том, что она преисполнена тихого счастья. Это место, как она и надеялась, чудесным образом поможет им вновь обрести друг друга. Даже того, что к мужчине вернулась способность беззаботно шутить, было достаточно, чтобы женщина радостно улыбалась, проводя пальцами по его густым темным волосам, все еще мокрым.
— Большеглазая сельдь — самая умная рыба в мире, — заявила Конч.
— Ну уж ты загнула, подруга. По крайней мере такое возмутительное заявление совсем сбивает меня с толку.
Алекс Хок засмеялся и развалился на песке, подложив руки под голову. Он зажмурил глаза, и его губы снова приобрели очертания спокойной полуулыбки. Песок под ним все еще был теплым, а пиво, стоящее рядом, — холодным. Прекрасный день.
— В это время года здесь спасения нет от бугенвиллии, — Конч с интересом осматривала темно-фиолетовое пятно на грудной клетке Хока. Его сломанные ребра заживали довольно медленно.
— Разве тебе не нравится бугенвиллия? — удивился Хок.
Они вдвоем провели в Исламораде уже почти неделю, скрываясь от мира в небольшой рыбацкой хижине Конч. «Влачить существование», как выразился Алекс, улыбнувшись Конч в их первое утро. Он сказал, что «не понимал истинного значения этого слова до настоящего момента».
