— Кто? Кто предал вас?
— Все они… Паша и… я не хочу умирать…
— Американский посол. Куда они дели его?
— Посол? Келли…?
— Да. Келли.
— Синий Дворец… Синий Дворец… в горах…
Ее глаза закрывались.
— Побудьте со мной! Американцы, Франческа, кто убил американцев?
— Сней бин Вазир, — прошептала она, — Паша. Он… он убил и меня… еще миллионы… американцев… скоро… правосудие…
И она затихла.
Осторожно опуская ее на залитые кровью кирпичи, он увидел пистолет. Аккуратно обхватил его носовым платком. Пластмассовый. Рассчитан всего на один выстрел. Одного выстрела в сердце и было достаточно.
— О господи, мне позвать доктора?
Хок поднял глаза и увидел лорда Моубрея, зажигающего сигарету.
— Слишком поздно. Не могли бы вы позвать Джека Паттерсона? Это высокий американец, он там, у бара, слева от двери. В ковбойских сапогах. А еще позовите сюда агента из MI6. Можно любого, но желательно старшего по званию. Но не создавайте паники. Я должен поговорить наедине с женой посла Келли.
Когда Моубрей развернулся, чтобы выйти, в дверном проеме появился Паттерсон. Хок передал ему револьвер, обернув в носовой платок.
— Кто это? — спросил Паттерсон, становясь рядом с ним на колени.
— Франческа Д’Аньелли.
— Она мертва?
— Мертвее не бывает.
— Она ведь кинозвезда. Вот проклятье! Эту женщину мы пытались расколоть еще в Венеции. Три раза пытались, но так и ушли ни с чем. Она была со Стэнфилдом в ту ночь, когда он взорвался на Большом Канале. Это и есть Роза.
— Да, — сказал Хок. — И ее убила две минуты назад Лилия. Они схватили Кирпича, Джек. Они схватили моего лучшего друга, черт возьми.
— Она сказала тебе что-нибудь?
— Да. Очевидно, они намереваются угробить целую кучу американцев под руководством Снея бин Вазира.
— Иисус Христос, — переменился в лице Паттерсон. Казалось, что он в полном отчаянии. Он вынул телефон, раскрыл его и набрал секретный код для вызова госсекретаря Консуэло де лос Рейес. Спустя несколько секунд улицы Мэйфэйра и Гайд-парка наполнились пронзительным воем полицейских сирен.
Посмотрев несколько минут на то, как молодые кубинские парни из спецназа управляются с надувной лодкой, Сток не выдержал, вынул свое старое удостоверение личности, сохранившееся с тех времен, когда он был «морским котиком», и показал его Пепе. Этого документа оказалось достаточно, чтобы кубинский командир позволил ему вести лодку. Его собственные парни, казалось, жутко боялись даже мысли увеличить скорость двигателя выше средней, и поэтому лодка двигалась ужасно медленно. Этот парень у руля с трудом мог удерживать курс, вихляя в разные стороны.
— Твой кильватер больше напоминает змею, чем прямую линию, сынок, — сказал Сток парню, отстраняя его от управления. — Лучше уж позволь разобраться с непогодой настоящему профессионалу. А сам найди место, где сесть, и держись покрепче!
Сток схватил руль, дернул рычаг газа и почти плоскодонная лодка яростно запрыгала по волнам.
Сток разогнал сдвоенный двигатель «Ямаха-250» до таких оборотов, что лодка почти летела. Ну и пусть волны были слишком высоки и перехлестывали через борт, он разбивал их в брызги. Другие три лодки начали отставать, но у Стока не было времени ждать. Ведь они с Пепе и так едва успевали удерживать в поле зрения хвост брызг из-под кормы катера Родриго. Эти сигарообразные катера специально создавались для максимальных скоростей, их глубокие V-образные корпуса разрезали любые волны, как нож масло.
Стоку в голову пришла мысль связаться по телефону с какой-нибудь силовой структурой, в данном случае — с американской береговой охраной. Их вертолет минут через десять уже высветил бы своими прожекторами этого нехорошего мальчика. Но Сток хотел достать Родриго лично — не только ради себя, но и ради Хока. Разве он не обещал Алексу, что они с Россом обязательно найдут его и прижмут? Проклятие, это они и собирались сейчас сделать. «Доставлю его живым или мертвым», — сказал он Алексу, когда они прощались два дня назад в аэропорту Логан. Стоку больше хотелось доставить его мертвым. Если он останется жив, Алекс, вероятнее всего, просто пнет Родриго под зад и отправит то, что от него останется, в Скотленд-Ярд. Лучше все-таки мертвым, и тогда уже никто не будет говорить о какой-нибудь долбанной экстрадиции или о чем-нибудь подобном. Лучше мертвым. Чтобы не оставалось у этого мерзавца очередной лазейки.
