…Софья взяла с этажерки маленькую отцовскую карточку, долго вглядывалась в нее. «Отец, отец! Так и не дождался помощи от своей Софийки…» Это случилось весной. Он, как всегда, ушел, жесткой рукой погладив ее по головке, а через несколько часов прибежали его товарищи… Им даже не отдали трупа. Сложили в гроб месиво из костей и мяса и похоронили…
Под окнами кто-то прошмыгнул. В комнату влетела Марийка.
— Пани Софья, — не могла она отдышаться, — пани Софья… Скажите ему, скажите, он вас послушается. Скажите! — бросилась к ней, рыдая.
Совинская обняла девушку.
— Кому сказать? Что сказать? Марийка, ну, хватит, перестань плакать!
Девушка оторвалась от учительницы, вытерла глаза.
— Андрею скажите. В эту ночь он решил поджечь солтыса. — И оглянулась: нет ли кого, не слыхал кто ее слов?
Вон чего она так напугалась!
— Он тебе сам сказал?
Марийка кивнула.
— За отца будет мстить. Сказал: «Как только стемнеет, все дымом пущу…» И дома его нет… Его поймают, пани Софья, — снова всхлипнула девочка.
Совинская собрала листки бумаги, спрятала в сундук.
— Что же ты так поздно? — спросила она наконец, думая о чем-то другом. — Уже вечереет.
— И так насилу вырвалась. Граф будто скоро должен приехать, прибираем всюду…
Глазами, полными слез, Марийка следила за каждым движением учительницы, ждала от нее совета.
— Ты, Марийка, иди. А то еще спохватятся, узнают, что у меня была. К Жилюкам я сама пойду. — Она обняла девочку, прижала к себе. «А где же моя любовь? В каких краях, на каких дорогах? Говорят — скоро вернется. А когда это скоро? Два года, третий уже, как нет Степана». Сердце заныло, и Софья крепче прижала Марийку, поцеловала в лоб.
— Иди, Марийка, — легонько отстранила девочку.
Та взглянула на нее умоляюще, покраснела, блеснула глазами.
— Будьте здоровы.
Смотрела, как девочка метнулась тропинкой к реке и берегом подалась к графскому дому, а перед глазами, окутанный голубою мглой, словно в тумане, стоял он, Степан, ее любимый, суженый. «Где ты, друг мой? Я жду не дождусь… Слышишь, Степан?» А даль густела, темнела. Вот и совсем померкло… Порыв ветра стукнул окном, вывел Софью из задумчивости. «Ой, что ж это я?» — спохватилась она. Закрыла окно, поправила косы и вышла. «Хоть бы застать, — билась тревожная мысль. — Как же это он? И не посоветовался…»
У Жилюков света не было. И во дворе никого… Подошла, постучала в окно.
Выбежала Яринка — обрадовалась, узнав.
— Андрей дома?
— Нет, куда-то ушел.
Сердце заколотилось.
— Да вы заходите, — приглашала Яринка.
Переступила порог, и сердце забилось еще сильнее: в последний раз переступала этот порог также вечером, следом за Степаном. Он еще за руку держал, чтобы не споткнулась или не ударилась обо что-нибудь в потемках.
У печи хлопотала Текля.
— Добрый вечер вам в хату.
Текля и рогач выронила. Стояла, опустив длинные, тонкие руки, не веря своим глазам.
— А мы уже думали — никогда не зайдете… Загордились, — сказала она чуть не сквозь слезы. — Как уехал Степан, словно забыли нас… Да проходите же, садитесь. — Текля метнулась, обмахнула тряпкой скамью поближе к столу.
— Кто там? — отозвался с полатей хриплый мужской голос.
Софья ступила вперед.
— Добрый вечер… — Она так и не назвала Жилюка ни дядей Андроном, как могла бы назвать до знакомства со Степаном, ни отцом, хоть в мыслях и вертелось слово «отец»… «Добрый вечер, отец». Ведь они со Степаном обручены. Без свидетелей, правда, без лишнего глаза, вот тут, в этой хате, при отце и матери, Степан назвал ее своей нареченной тогда, в тот далекий вечер, когда она впервые переступила их порог и когда он, ее любимый, уезжал в далекую, незнакомую Испанию, где клокотали бои, где бились интербригады, обороняя молодую республику рабочих и крестьян.
— Видите, что со мной сделали… — охал, поворачиваясь на скрипучих полатях, Андрон.
Текля зажгла лучину, огонь раскачивал сумрак, разгонял его по углам, освещая лицо Жилюка — все в синяках. Софья ужаснулась.
— Могли и убить, — натужно промолвил Жилюк. — Что им?
Совинская поправила на нем одеяло.
— Звери, а не люди, — прибавила Текля. — Чтоб так, ни за что ни про что, искалечить человека…
