— Вот сумасшедший, — незлобно сказал Андрон.
Постояв немного, он начал отдирать веслом водоросли от челна.
Жилюк только хотел позвать Яринку и плыть дальше, как дочка сама выскочила из-за куста.
— Тату, ой, там такое… — залепетала она, испуганно прижимая к груди пучок ромашек.
— Что? Где?
— В яме… Большое, страшное…
Андрон взял весло.
— А ну, пошли. Найдем?
— Идите по моему следу. Тут близко. — А сама затаив дыхание побежала сзади. — Вон там… за тем кустом.
— Зачем тебя там носило?
Под вербой, в яме, вырытой весенним паводком, где было еще немного воды, лежал сом. Он едва дышал. Услышав людей, вяло плеснул по грязи хвостом, зарыл голову между корней, но скоро выбился из сил.
В первое мгновение Андрон встал как вкопанный, не верил своим глазам. Холера ясная, такая находка! С полпуда будет.
— Ну, дочка, твое счастье! — поглядел он радостно на Яринку.
Затем толкнул веслом сома. Рыбина встрепенулась и замерла.
— Тату, это сом? — осмелела Яринка.
— Сом, дочка, сом.
Жилюк закатал штанины, оголив выше колен тонкие, синеватые ноги, влез в яму. Сом закрутил хвостом, забрызгал Андрона.
— А, ты так, холера… вот мы тебя сейчас! — Андрон слегка замахнулся и ударил сома веслом по голове — раз и другой. — Ну что? Будешь брызгаться? — Затем схватил рыбину за хвост и поволок на сухое.
— Какой страшный! — топталась вокруг Яринка. — Неужели его едят?
— Едят, едят, дочка, — вытирая травой руки, ответил отец. — Ты только гляди, никому ни слова.
«Как его понести, чтобы никто не заметил? В корзину не полезет. Хоть за мешком посылай».
— Мы уже больше не поплывем сегодня? — радовалась Яринка.
— Не поплывем.
«Возьму обмою у реки, на нем столько грязи, положу в лодку, рогожами накрою… Придется до вечера ждать».
Пока нес, сам испачкался. «Пустое, — думал он, — выстирается, чистое будет, зато сомище какой! Даром что худой…»
Андрон мыл облипшее скользкой грязью тело рыбы, когда из-за поворота появился Судник.
— Э, Андрон, что же ты не похвалишься?
— А чем мне хвалиться?
— Как же? Поймал сома и молчишь. — Судник уже ворочал рыбу веслом. — Ничего себе.
— Где там поймал…
— Это я, дядя, нашла, — выскочила Яринка.
— Девчушка вот в яме нашла, — нехотя сказал Андрон.
— Да ты чего, будто прячешься? — заметил Судник. — А я вот черепашек набрал.
— Да и мы черепашек. Ты, Адам, не говори только никому. Сам знаешь… малый у меня слабый, а они же ведь ни на что не посмотрят.
— А мне какое дело? Поймал — так поймал. Или, скажем, нашел. Мое дело маленькое.
Судник поплыл, а Жилюк, уложив рыбу в челн, сел перекусить.
…Домой возвращался вечером, когда стемнело. Яринку Андрон отослал еще засветло, чтобы вышла с мешком, а сам ждал, пока переплывут сельчане, чтобы не попасться никому на глаза.
Вот и огород и верба на берегу, где всегда привязывается челн. Все-таки проскочил, никого не встретил, никто, кажется, не видел. Андрон прицепил челн, вытащил корзину с черепашками, выбросил весла. Где же Яринка? Скорее бы в хату! Ага, бежит…
По тропке бежала Яринка.
— Мама обрадовалась! Хотела сама идти.
— Держи-ка мешок. — Андрон осторожно положил сома в мешок, закинул на плечо, взял корзину. — Бери весла.
Огородами пошли к хате.
Текля уже и воды нагрела — мыть и варить рыбу. Андрон разрубил тушу, выкинул внутренности, отрезал несколько кусков.
— На, вари. Была бы соль, присолить бы немного.
— Есть ведь немного.
— Сколько там? Еду чем потом солить будешь?
— Так как же? — спросила Текля.
— Продам. Что же делать? Деньги нужны. Сомовина всегда в цене.
— Детям хоть бы оставил.
— Да оставлю немного.
Андрей внес дрова.
— Обойдемся, — вмешался он в разговор. — Зато Яринке на платье будет.
А в печи уже булькала, закипая в горшке, вода. Хата наполнялась вкусным запахом вареной рыбы.
У Катри Гривнячихи не обошлось с грибами. Средняя ее дочка ни с того ни с сего вдруг ослабела, все жаловалась на живот, да и умерла. Недолго хворала — дня два каких-нибудь. Катря и знахарку к ней приводила — не помогло. Напрасно только три яйца отдала бабке. Умерла дочка. А тихая была, послушная. Все отца ждала с подарками: «Тато приедет — ленты привезет». А он ни сном ни духом не знает. Умоляла солтыса, чтобы известил как-нибудь. Да где там! Нельзя, говорит, не отпустят военного человека. А может, и отпустили бы — родной ведь ребенок…