- Войдите, - сказала она.
Перед Лилиан, к ее удивлению, предстал длинноволосый адвокат, защищавший на суде Сергея Семеновича.
- Разрешите?
- В чем дело? - не очень гостеприимно осведомилась Лилиан.
- Гм... Видите ли... Меня привел к вам долг защитника. Если помните, выступая на суде, я приложил все силы...
- Но дело моего отца кончено? - прервала его Лилиан.
- Формально закончено, но нравственный долг заставляет меня думать о вашей судьбе. Ваша молодость, ваше одиночество, наконец, перемена вашего общественного положения...
- Что вам от меня нужно?
- Я думал... Я полагал, что могу в известной мере быть вам полезен. После пережитого горя вам следовало бы немного отвлечься, может быть, даже развлечься... Разрешите, я присяду?
Непрошеный гость шагнул в сторону свободного стула, но был остановлен Лилиан, сказавшей:
- Нам с вами говорить совершенно не о чем. Вкрадчивая и самодовольная улыбка не сразу сбежала с лица адвоката.
- Позвольте, почему такая немилость? Мной руководит чувство глубокой симпа...
Отбросив в сторону вышивку, Лилиан поднялась и показала на дверь.
- Сейчас же убирайтесь вон!
- Но...
- Вон!
Лилиан схватилась за первый оказавшийся под руками тяжелый предмет. Это была внушительная по размерам бутыль из-под знаменитых духов "Букет Доротеи Уткиной". Сжавшись в комок (Лилиан показалось, что длинные его волосы поднялись дыбом), посетитель юркнул в дверь.
Замечали ли вы, читатель, что в жизни нередко бывает так: копится и копится в душе какое-нибудь чувство, и до поры до времени - все ничего, но достаточно случиться какой-нибудь мелочи, сущей чепухе, и эта чепуха и мелочь окажется каплей, переполнившей чащу?
Так случилось и с Лилиан.
После торопливого и бесславного исчезновения назойливого развлекателя она спокойно продолжала работу. Даже пальцы ее, вдевавшие шелковинку в крохотное ушко иголки, ничуть не дрожали. Но вот Лилиан понадобился шелк темно-зеленого оттенка, а его не оказалось. Тщетно она перебирала сотни мотков и моточков того, что ей было нужно, не нашлось: темно-зеленый шелк был израсходован!
И здесь, склонившись лицом на неоконченную вышивку, Лилиан заплакала. Заплакала сразу обо всем. И, может быть, плакала бы долго, если бы не вспомнила, что должна к возвращению Доротеи Георгиевны приготовить обед.
Приход нового посетителя застал ее в сенях, где она чистила картофель.
- Не бойся, это я, Лиля! Едва тебя разыскал...
Услышав мужской голос, Лилиан испуганно вздрогнула. Но перед ней стоял Федор Иванович.
В свою очередь был поражен и он. Испуг вздрогнувшей от неожиданности девушки до боли отчетливо напомнил ему: точь-в-точь так же вздрогнула под ударом топора красавица груша. Тогда, после первого удара, дерево можно было вылечить, спасти... Вот и сейчас почти так...
Эта странная мысль так взволновала Федора Ивановича, что он оговорился самым непонятным образом:
- Я хотел поговорить с тобой, Груша... Лилиан удивленно на него взглянула. Федор Иванович спохватился:
- Прости, оговорился, Лиля! У нас в цехе одна девушка... Груша работает... Я пришел поговорить вот о чем...
От Лилиан не укрылось, что Федор Иванович был расстроен.
- Проходите в комнату, садитесь, Федор Иванович.
- Спасибо... Слушай, Лилиан: я человек пожилой, знал тебя еще крохотной девчуркой, твоим соседом был... Ты меня хорошо знаешь: веришь ты мне?
"Не верь людям! Ни в чем, никогда, ни одному человеку не верь!" прозвучали в ушах Лилиан слова отца. И как страшно потом обманул он ее сам!.. Но Федор Иванович? Вспомнились первые для нее выборы в местные Советы, когда она, взволнованная новизной ощущений, опускала в урну листок с его именем, один из многих тысяч листков. Федору Ивановичу верили всегда, все...
- Вам? Конечно, я верю вам, Федор Иванович, - торопливо сказала Лилиан.
- Иди на завод!
Три слова сказал Федор Иванович, а перед Лилиан точно стена рухнула высокая черная стена, загораживавшая от нее мир. Рухнула стена, и сразу стало светло и просторно, и - пойми человека! - Лилиан снова заплатала. Заплакала навзрыд, не сдерживаясь и не стесняясь слез.
