Жили по соседству - страница 58

Доротея Георгиевна сокрушенно покрутила пальцами около лба: можно было догадываться, что Лилиан либо завивается, либо сходит с ума. Последнее было вероятнее, и Анна Степановна ужаснулась:

- Что случилось, Доротея Георгиевна?

- И не говорите! Такое выдумала, что сверх всякого воображения. Есть такая душевная болезнь, когда больной становится необычайно хитрым, вот и с ней так. Сначала выманила у меня честное слово, что я все, что угодно, сделаю, а потом...

- Что такое, Доротея Георгиевна?

- Совершенно невероятно! Экстраординально!.. Вынимает золотые часы с браслетом, отдает мне и требует:

"Отнесите, - говорит, - их судисполнителю, который имущество отца описывал, и скажите, что это тоже имущество отца и должно идти в погашение иска..." Я объясняю ей, что часы - ее полная собственность, а она, как невменяемая: "Мне, - говорит, - их носить стыдно". А ведь за эти самые часы покойник Сергей Семенович в Москве, в Ювелирторге, две тысячи платил, да и ее едва за эти часы не зарезали. Никаких резонов не понимает:

"Вы, тетя, слово дали и должны выполнить".

Федор Иванович, читавший газету, с шелестом опустил ее и быстро спросил:

- Так и сказала: "Стыдно носить"?

- Собственные ее слова.

- Я не юрист. Не знаю, как к ее решению отнесутся в суде, но она, по-моему, права.

Решение Лилиан, сбившее с толку Доротею Георгиевну и понравившееся Федору Ивановичу, поставило в тупик многоопытных судебных работников (которым, увы, все еще приходится иметь дело чаще с человеческим корыстолюбием, нежели с честностью!). Судья заявил Доротее Георгиевне, что без документов, удостоверяющих, что часы принадлежали самому Тыкмареву, он их не примет. И здесь Лилиан доказала, что ум ее цел и невредим: она представила в суд заявление, в котором удостоверяла, что Сергей Семенович дал ей часы во временное пользование.

- Необходимо указать дату, когда вы получили эти часы, - попробовал упрямиться судебный исполнитель.

Лилиан хладнокровно вставила в заявление дату. Она почти совпала с датой покупки часов. И как Лилиан было ее не помнить: это был день получения ею диплома!

Почти целую неделю не заходила к Карасевым Доротея Георгиевна, зато пришла с целым ворохом ужасных, на ее взгляд, новостей: Лилиан-таки заболела душевной болезнью!

- Есть кошмарная форма умопомрачения, когда человек делает не то, что нужно, а самое диа-мет-ральное... Я даже читала про такую болезнь фрошизению, - сообщила она.

На этот раз некоторые поступки Лилиан выглядели действительно странно.

- Взялась она вышивать... Сидит и вышивает, и вышивает, и вышивает, рассказывала Доротея Георгиевна. - И утром, и днем, и вечером - все время вышивала. Одну дорожку вышила, потом за другую взялась... Потом достала свое платье, совсем новое - из серого крепа с бархатом - и давай с него отделку спарывать. Весь бархат спорола и в печку бросила! Я спрашиваю: "Зачем?", а она: "Так нужно, тетя!" Потом сделала новую отделку - из белого шелка. Думаю, вот и хорошо, - если одеваться начинает, значит выздоравливает... А она, представьте, опять диаметрально сделала: позвала девушку (ту, которая немая, в токарном работает и танцует хорошо) и ей это платье подарила! Та отказываться начала, так куда! Уговорила:

"Мне, - говорит, - не впору, а тебе как раз". А какое "не впору", если у обеих фигуры одинаковые? Ужас, ужас! Буквально все диаметрально! Мне показалось, что земля в другую сторону завертелась: я чуть-чуть не поседела!

Справедливость требует сказать, что здесь уважаемая Доротея Георгиевна согрешила преувеличением как никогда: поседеть она не могла, ибо давно была седа и красила волосы.

- Но все это ничего! - воскликнула Доротея Георгиевна. - А вот вчера... вчера она едва не довела меня до формального шока!

Но о поступке Лилиан, едва не доведшем Доротею Георгиевну до шока, автор хочет рассказать сам.

Накануне был день, когда за городом собирался небольшой толкучий рынок. Туда-то и отправилась Лилиан. Некоторое время она ходила, стыдясь развернуть привезенный сверток, но потом, произнеся про себя магическое "все равно!", развернула.