- Завтра в клубе кино будет. Пойдемте со мной, Анюта?
- Ой, что вы!..
- Не хотите со мной идти?
На личике у Анюты румянец, на глазах слезы.
- Хочу, но... как же я пойду?.. Нет, не пойду!
- Почему?
- Вы вон по-городски одеты, а мне одеться не во что. Как есть деревенская, юбка, кофтенка да маринетка старенькая.
- Вот беда! Зато у вас душа хорошая.
- Какая у меня душа! Я ведь вовсе малограмотная...
- Грамоте научиться недолго.
- Кто же меня учить станет?
- Я!
Это "я" вырвалось у Федора Ивановича само собой. Но не было потом в его жизни случая, чтобы он о том пожалел.
И еще было...
В самый день пуска завода, когда Федор Иванович вечером возвращался домой с торжественного собрания, он рассмотрел в темноте стоявшую у калитки девушку.
- Пустили, Анюта! - весело сообщил он. - Теперь нам, монтажникам, делать больше нечего.
- В Ленинград уедете? - тихо спросила она. Стояла пора, когда отцветали яблони. Темное южное небо, усеянное частыми мерцающими звездами, казалось совсем близким. С полей веяло пряным запахом весенних трав. И напоминало это Федору Ивановичу совсем другое, далекое: белые ленинградские ночи, застывшую широкую гладь Невы, бесчисленные огни великого города... Где лучше - сказать невозможно, но не в том главное: где счастье искать? Анюта всхлипнула.
- Завод пустили, а... наш дом сносить будут!
- Тут школу поселковую станут строить, - объяснил Федор Иванович. - За дом заплатят, а участок под застройку выше отведут, там, где семейным рабочим дома строят...
Неожиданно девушка заплакала горько и неудержимо, прижавшись лицом к рукаву Федора Ивановича. Совсем не о доме плакала она! Понял это Федор Иванович и утешил Анюту как мог: расцеловал ее мокрые глаза и щеки.
- Никуда я от тебя, Анюта, не уеду... Дорогая моя, любимая!.. Сам сказать об этом собирался, да как начать, не знал...
Куда слезы делись! Застыла Анюта в объятиях Федора Ивановича, и слышно ему стало, как сильно и быстро бьется девичье сердце.
Так вот оно где, счастье!
Но стоит ли так долго старину вспоминать? Не давнему прошлому, а сегодняшнему дню посвящена эта повесть, и если автор позволил себе такое отступление, то только потому, что темно-зеленый "Москвич" Леонида Карасева не успел еще домчаться до дома.
4.
Вернувшись с работы, Федор Иванович прочитал телеграмму сына и, как будто ничего особенного из нее не вычитал, взялся за обычные дела. Вымылся, надел свежий парусиновый костюм и вышел к обеду. Посыпая перцем щи, спросил Наташу:
- Ну, как у тебя, птица-синица, с химией? Наташа, скромница-скромницей, опустила глаза в тарелку.
- Думаю, как-нибудь выдержу...
Отец - не мать: ему не скажешь, что экзамен по химии поручено сдавать Хапу. Не то чтобы Федор Иванович не любил шуток, но на шутки умел отвечать шутками, а их Наташа имела основание побаиваться.
- "Как-нибудь" - это значит на тройку, - прокомментировал ответ дочери Федор Иванович. - Не жирно планируете, Наталья Федоровна.
- Дело в том, папа, что мне ужасно мешает заниматься Ленькина машина. Учу, а сама все время про нее думаю.
- А ты на время про нее забудь.
- Пробовала, но ничего не выходит... Со мной происходит в точности то же, что со Львом Толстым...
- Не так плохо! Какую главу "Войны и мира" дописываешь?
- Ты смеешься, папа, а я говорю серьезно. Когда Лев Толстой был маленький, он играл со своими братьями "в белого медведя". Нужно было стать в угол и не думать о белом медведе, а у него ничего не получалось, потому что он все время думал о том, что нельзя думать о белом медведе, и, значит, все-таки думал о нем. Понимаешь?.. Так и я думаю о Ленькиной машине...
Федор Иванович улыбнулся.
- Хочешь, совет дам? После обеда стань в угол и думай о том, что тебе нельзя думать о химии
- Вот ты опять шутишь, а мне не до шуток! После обеда Федор Иванович по обыкновению прошел в сад.
Маленькая усадьба Карасевых и состояла из одного сада, причем плодоводством заведовал Федор Иванович, а декоративным цветоводством - Наташа. Деревья плодоносили, а цветы цвели на славу. Что касается животноводства, то оно велось Карасевыми крайне своеобразно И, как говорится, себе в убыток. Живность, населявшая их усадьбу, смело могла быть отнесена к категории мелкого безрогого и совершенно непродуктивного скота.
