– А что в результате?
– Красивая картинка в репортаже, – хмыкнула Машка.
– И стоило ради этого на крышу лезть?
– Ну, они не только на крышу… Они еще в Кремль постучались…
Я сбилась с шага.
– Фигурально выражаясь! – объяснила Машка. – Дольщики подписали коллективную петицию с обращением к президенту, а заодно к мэру, к его заму по вопросам градостроительной политики, к депутатам Госдумы, к префекту, к кому-то еще…
– А что в результате? – повторила я.
– Вот, ты все понимаешь, – Машка заложила вираж, чтобы на максимальном расстоянии обойти две телекамеры на треногах.
Мудрый Анатолий Эммануилович не ошибся с прогнозом – пресса действительно прибыла, значит, без шумихи дело обманутых дольщиков не обойдется…
– Госпожа Кузнецова! Елена Владимировна!
Кто-то из журналистов меня узнал, я машинально замедлилась, но Машка не позволила задержаться. По-прежнему прикрывая нас зонтом как щитом, она втащила меня на крыльцо. Тяжелая дверь распахнулась сама собой – кто-то изнутри пособил нам, подруга задвинула меня в открытый проем и громко щелкнула в сторону камер складываемым зонтом.
– Немного вызывающе, но вообще правильно, не будем раскачивать ситуацию, – одобрил ее действия Плевакин, осторожно наблюдающий за происходящим во дворе из окна в холле. – А то на соседней улице есть брусчатка, а у нас стекла не бронированные…
– И лица тоже, – пробормотала я, без удовольствия воображая худший вариант развития событий – с метанием подручных предметов непосредственно в судью.
– Доброе утро, Елена Владимировна! – Плевакин перевел взгляд на меня и наиприветливейше улыбнулся. – Как моральная готовность, как боевой дух?
– Как обычно – на высоте, – соврала я, подходя к начальнику, чтобы тоже посмотреть в окошко. – Ну, вот, а я еще сокрушалась, что до суда только четверо обманутых дошли, думала, где же все остальные?
– Сегодня у тебя будет полный зал. Хоть билеты продавай! – пошутил Плевакин.
– Отличная мысль, – поддакнула Машка, вставая рядом с нами. – Я бы еще с телевидения процент попросила, они ж на нас себе рейтинг делают…
– Да, в самом деле, телевидение! – Анатолий Иннокентьевич пригладил волосы, одернул пиджак и критически осмотрел меня. – Ты бы, голубушка, прихорошилась как-то, уж больно бледна, и эти круги под глазами…
– Это мы быстро, – пообещала Машка и потащила меня в кабинет. – Сейчас мы тебя нарумяним, напомадим, причешем…
– Кофе напоим, – просительно подсказала я.
Дверь кабинета распахнулась перед нами так же, как входная: сама собой. Там уже ждали Дима, кофе и булочки. Ну и папки с бумагами, куда же без них.
– Все готово, Елена Владимировна, – доложил мой помощник.
– Начнем по расписанию, – кивнула я.
Натка мне до десяти утра не позвонила. Я не знала, хорошо это или плохо, но была вынуждена отложить все выяснения на потом.
Мудрый Плевакин не зря спросил меня про боевой дух. Чувствовалось, что он понадобится. Атмосфера в зале суда была… необычная.
Обычно-то у нас как? Присутствуют две стороны, интересы которых противоположны, они как плюс и минус, и это создает какой-то баланс. Судья, конечно, нейтрален. Но ты попробуй сохранять нейтралитет, когда весь зал заряжен общим настроением!
Свободных мест в зале не было. Некоторые люди даже сидели на подоконниках и на полу в проходе, однако вели себя спокойно, так что не было повода попросить их выйти. И требовать тишины в зале суда тоже ни к чему: и без того было тихо.
Меня встретили гробовым молчанием – и еще наглядной агитацией: поднятыми плакатами, развернутыми транспарантами. Был даже большой воздушный шар с четкой надписью на боку: «РАЙ-ГРАД=РАЗГРАБЬ!» Убедившись, что я его заметила, владелец шара демонстративно ткнул в него булавкой, и шар шумно лопнул, вероятно, символизируя собой банкротство застройщика. Журналисты это сняли, оператор улыбнулся и поднял большой палец. Мол, отличное начало!
Ну, это для кого как…
Я посмотрела на истцов. Они держались вместе, уже успели познакомиться и договориться: стояли, держа кумачовую матерчатую растяжку с душевной надписью: «Елена Владимировна, вы наша последняя надежда!» Так себе слоган, но не проигнорируешь…