- Ты чего это? - подвигаясь, спрашивает муж и сам начинает улыбаться.
- Олежка насмешил. Ходит из комнаты в комнату - со всеми знакомится. Да эдак по-свойски! Сейчас с Евгением Александровичем беседуют - на разные темы.
На Люду приятно смотреть: синеглазая, в коротком сарафане и простеньких босоножках-ремешках, она похожа сейчас на девчонку, которой нет надобности заботиться о своей внешности; на загорелом лбу высоко и умиротворенно лежат густые русые брови.
- Люда, ваш муж говорит, что здесь он - как дома.
А вы, - интересно?
- Да мне еще родней, наверно! - горячо отвечает она. - Женщина всегда привязчивей. Я с утра все закоулочки обошла. Пока Олежка спал.
- Хм, любопытно, - подтрунивает Михаил. - И не заметила, что ходила вместе со мной.
- Ну и ладно! - Люда воровато показывает мужу кончик языка. - Ты ходил просто так, а я переживала.
- Конечно, где уж нам!
- Между прочим, - вспомнив рассказ Розы Яковлевны, спрашиваю я, - на свадьбу у вас платье гипюровое было?
- Гипюровое, - сразу подтверждает Люда и лишь после спохватывается: - А вы откуда знаете?
Говорю, как Орлов искал, заказывал этот гипюр, позабыв его название, Люда кивает.
- В загс приехали - самое красивое платье на мне было. Правда, Миш?
- Я - сторона пристрастная, - отшучивается муж.
- Да ну тебя! - Люда взмахивает округлой золотистой рукой. - Свадьба у нас была комсомольская - прямо в общежитии. И Сергей Николаич приехал. Рядышком сидел. Миша вон тогда хорошо сказал: "У нас с Людой - один отец". Те, кто не знали, - засмеялись сначала.
А дошло - как ему, Сергей Николаевичу, захлопали. Голову опустил, красный даже стал. И залысины свои трет. Когда провожали - поцеловал. "Будь счастлива, дочка", - как завещание оставил!.. Сегодня в новый корпус зашла, а он - глазищами своими - как живой смотрит. Будто спрашивает: "Как живешь, Люда?" Хорошо еще, что в коридоре никого не было - за дурочку бы приняли. Вслух ему ответила: "У нас все в порядке, отец!.." - Люда отворачивается.
...Савин провожает меня. Сумерки залили уже и двор, горят на столбах лампочки, ярко светится окно проходной - дядя Вася заступил на свой ночной пост.
- Назад пропустит? - шучу я.
- Как-нибудь пробьюсь, - в тон отвечает Михаил. - Если уж не пустит - в дырку, через забор. По старой памяти.
- Неужели - цела?
- Цела - проверил. - Савжн смеется. - На том же самом месте. Хотя и доски новые.
14
Роща, вырастая в размерах, поднимаясь деревьями, - все ближе; Загорово - когда оглядываешься - все дальше уходит, отскакивает назад; отсюда, километра за полтора-два, - залитое высоким утренним солнцем и задернутое струистым маревом - оно выглядит плоским, приплюснутым и таким маленьким, что все его, кажется, можно захватить в охапку.
Козин - в соломенном широкополом брыле, в расстегнутой и выпущенной поверх брюк клетчатой рубахе - вышагивает, энергично размахивая правой, свободной рукой и бережно неся в левой, в авоське, бутыль с квасом; из-за вежливости либо из опасения, как бы я ненароком не грохнул драгоценную кладь, мне он ее не доверяет.
- Вы о бесконечно малых величинах представление имеете? - спрашивает он.
- Весьма смутное, Леонид Иванович, - признаюсь я. - Отношения мои с математикой всегда были взаимно прохладными. А что?
- Да так, похвастать хотел. В журнале "Математика в школе" напечатали мою статейку. Как раз на эту тему. Некоторые размышления об извлечении квадратного корня из минус единицы.
Знак квадратного корня знаю давно - примерно такой же рогулькой обозначаю в рукописях вставки; отважусь извлечь корень из простейших четных чисел порядка - четыре, шесть, десять, абстрактная же минус единица - даже безо всяких манипуляций с ней - кажется мне не только лишенной смысла, но и несколько подозрительной. Зато понимаю, что такое напечатали, важен сам факт, приношу Леониду Ивановичу искренние поздравления, заодно осведомляюсь, не прямой ли это путь к диссертации?
- Нет, просто упражнение на досуге. Аспирантуру, как вы знаете, проходил я в ресторанчике "Тихий Джимм". Кандидат наук почти в шестьдесят лет - это не звезда на научном небосклоне. - Леонид Иванович беспечально пожимает плечами, из-под широкого соломенпого брыля светло-ореховые глаза посматривают иронически. - А мне все-таки объясните, человеку неосведомленному. Если математик знает, любит литературу - это в порядке вещей. Разносторонность! Но чтобы литератор мало-мальски прилично знал математику - пардон! Почему? Хотя, казалось бы, им-то и знать - даже в профессиональном отношении полезно. Четкие логические построения, ничего лишнего. Один, наверно, Пушкин математике не отказывал.
