- Подарок Сергея Николаича. - Роза Яковлевна коротко улыбается. Вернулся с курорта и принес. Говорит: рижские, на французской эссенции...
...Роза Яковлевна постаралась отпустить посетителей как можно быстрее, и лишь после этого Орлов подсел к директорскому столу. Наклонив большущую продолговатую голову, посапывая и шурша плащом, он освободил небольшой сверток от ленты, от бумаги - под ними оказалась полукруглая черного бархата коробка; объяснил, довольно посмеиваясь:
- Вы как-то сказали, что к вам без дела, без просьб никто не приходит. Так вот, у меня сегодня - ни дел, ни просьб. А это вам - примите покорно.
Несколько торжественно он откинул верхнюю крышку коробки: внутри, в черных бархатных гнездах помещались три круглых флакона - один, в центре, побольше, по сторонам - поменьше.
- Сказали - редкость! - простодушно похвастал он.
- Сергей Николаич, ну зачем? - упрекнула Роза -Яковлевна, чувствуя, что ей - и неловко и приятно.
- Вот так здорово! - шутливо вознегодовал Орлов. - Да я вам за один наш корпус давно в ножки поклониться должен!
- Эка, что вспомнили!
- Не вспомнил - не забывал. И сами покоя не знали, и вас замучали.
Новый административный корпус, половину которого отвели под спортивный зал, строили так называемым хозяйственным способом - без подрядчика, сами. Стройка затягивалась, не было, пожалуй, дня, чтобы в торг к Розе Яковлевне не наведывался завхоз детдома Уразов либо не звонил, не заходил Орлов. Требовалось все подряд:
стекло, гвозди, шифер, олифа, краски - не сразу подберешь это в магазинах и сейчас, тогда же, побольше двадцати лет назад, любой стройматериал был проблемой.
- Как же вам откажешь! Вон вы с каким аргументом являетесь, - как скажете, так и придавите, - Роза Яковлевна невольно передразнила: Понимаете, Роза Яковлевна, надо: дети.
- Правильно - дети, - охотно, улыбаясь, подтвердил Орлов.
Не удержавшись, Роза Яковлевна отвинтила золоченую пробку, понюхала.
- Прелесть какая! Спасибо, Сергей Николаич.
- А я, знаете, еще что помню? - спросил Орлов. - Как вы нам мандарины отдали.
- Вот это уж не помню.
- Ну, что вы! Вскоре после войны, под Новый год.
Это уж точно - елку мы делали. Позвонили вы и говорите: получили несколько ящиков, первый раз за пять лет.
В магазины, говорите, отдавать не будем - мало, сами продавцы разберут. Решили - в детсады да вашим ребятишкам. Присылайте - берите. Мы их на елку на ниточках повесили. А после раздали. Один парнишечка получил свою долю и за брюки меня дергает: "А с энтимп шариками - чего делать?"
- Я почему-то другое хорошо запомнила. - Роза Яковлевна рассмеялась. Как прибежали вы материю на свадебное платье просить. И забыли, как называется.
Говорите - на какого-то греческого бога похоже. Насилу догадалась: гипюр!
- А, это мы наших воспитанников женили, - подтвердил Сергей Николаевич. - Прекрасная пара!
Роза Яковлевна всегда относилась к Орлову с неизменной симпатией, непроизвольно - из-за тех же детей, вероятно, - выделяя его среди других загоровских директоров; после же неожиданного знака внимания, подарка, к этому прочному уважению добавилась какая-то теплота, чуть ли не родственная. Вероятно, нечто подобное привнеслось и в отношение Орлова к ней. Прежде, во всяком случае, их разговоры происходили только на служебной почве, в торговском кабинете да на районных совещаниях.
А тут, вскоре столкнувшись с Розой Яковлевной поздним вечером на улице, Орлов вызвался проводить ее до дома; по дороге посидели на скамейке, с удовольствием подружески поговорили. То, что их могли увидеть в такой поздний час, на чужой скамейке, оживленно беседующих, их не смущало, не заботило: к ним ничего не могло пристать - слишком хорошо загоровцы знали их, да и, кроме того, кому бы пришло в голову сплетничать о людях пх возраста? Их первая и единственная прогулка произошла, когда им обоим было близко к шестидесяти, а Сергею Николаевичу оставалось жить всего с полгода...
...Плоский бело-розовый диск с золотистыми дубовыми листками по поверхности лежит на столе, - отталкиваясь от пего, воображение легко воссоздает картину, не столь уж, может быть, далекую от действительности. Коренастый большеголовый мужчина с белыми висками заходит в московский парфюмерный магазин, что в начале улицы Горького и, растерянно поплутав взглядом по рядам всевозможных коробок и флаконов, просит дать самое лучшее. Покупатель пожилой, одет скромно и все-таки за ценой не постоит, мгновенно, натренированно определив это. продавщица в синем фирменном платье подает ему черную бархатную коробку. Брови у покупателя на секунду, от замешательства, вздрагивают - все же с курорта, обратная дорога и, прикинув, что на постель и на чай в вагоне останется, просит завернуть. Большеглазая, с подведенными ресницами продавщица вручает ему сверток, тихонько вздыхает: какой-то подвезет, ей пока таких духов не дарят, а самой покупать - с ума сойти!..
