Жёлтый лист сорвался с лозы и медленно спланировал на землю. И это был ответ на немой вопрос Летописца. Осень пришла в страну вечной весны. Время скорби.
- Иди и пиши! - каркнула Чёрная Государыня и толкнула Летописца ногой.
И он покатился по ступеням...
"Что ж, неплохо, - подумал я, перечитав концовку. - А с жёлтым листом - вообще находка..."
Я представил, как бы отнеслись к моей рукописи на семинаре. Л. вероятно бы понравилось. Хотя она натура впечатлительная, ей нравится всё. Т. зарубил бы рукопись "на корню". Ему вообще, кроме своей писанины, ничего не нравится. Впрочем, окружающим его писанина тоже. А вот мнение В.(Л.) трудно предсказать. Писатель он от бога, чьё творчество я чрезвычайно ценю. И критик достаточно компетентный и жёсткий. Правда, иногда при разборе чужих произведений идёт на поводу у самого себя. Если уж начнёт на чьём-то творчестве создавать свою концепцию - держись! Не поздоровится и "мэтрам" от литературы, и настоящим гениям.
Одно время я буквально заглядывал критикам в рот, пытаясь извлечь для себя рациональное зерно. И извлекал его, отсеивая плевелы. И это было хорошей школой. Потом вырос из детских штанишек литературной учёбы и понял, что на том уровне, которого достиг, мне нужен только редактор - править несуразности. А судить мои концепции вправе уже только читатель. Ибо литература всегда была и есть исключительно вкусовщиной. Кому нравится поп, кому - попадья, а кому - попова дочка...
Я так заработался, что когда тренькнул звонок, только тогда увидел, что за окном уже ночь. Глянул на часы - полдесятого - и побежал к двери.
- Где это вас носило? - строго спросил Татьяну с дочкой, делая вид, что долго и с тревогой ждал их возвращения. На самом деле мне было ужасно стыдно за своё "выпадение" из действительности, в то время как любой нормальный человек на моём месте должен был места себе не находить, переживая столь длительное отсутствие гостей. А если бы?.. По вечерам в городе бывает "весело"... Сердце запоздало ёкнуло.
Елена молча обошла меня, будто столб, и скрылась в комнате. Словно видела меня насквозь.
- Извини, - сказала Татьяна, подавая мне тяжёлую сумку. - Мы заодно посетили Центр по делам беженцев. И не-без-ус-пеш-но! - почти радостно закончила она.
Мои брови взлетели вверх. Вот уж чего не ожидал, так это положительного результата от посещения подобного учреждения. Словоблудие государственных чиновников, льющееся с экрана телевизора, породило во мне стойкую уверенность, что все структуры нового управленческого аппарата создаются исключительно для обеспечения средствами к существованию только работников этих самых учреждений, а отнюдь не для решения тех вопросов, которые им положено решать. Как говорится, была бы проблема, а уж нагромоздить на неё гору бумаг по согласованию разночтений в протоколе утверждения постановления о необходимости принятия безотлагательных мероприятий к устранению разногласий при выработке предварительного текста соответствующей статьи предполагаемого законопроекта - дело элементарной бюрократической техники, возведенной новой властью до недосягаемо абсурдных высот.
И всё же, как вежливый хозяин, расспрашивать у порога о Центре по делам беженцев я Татьяну не стал.
- Наверное, проголодались? - спросил я, и тут же почувствовал, что сам-то уж точно голоден. Непривычно обильная пища сегодня в обед вызвала во мне "нездоровый" по нынешним временам аппетит. - Сейчас я картошки начищу.
- Не стоит, - удержала меня Татьяна. - Нас накормили бесплатным обедом.
- Чаю-то хоть на ночь выпьете? - предложил я и чуть было не добавил: "Меня ведь бесплатным обедом никто не кормил..." - но вовремя прикусил язык.
Но Татьяна всё поняла.
- Чаю - обязательно. И причём - настоящего. Нам дали недельный сухой паёк.
Это сообщение меня окончательно добило. Вот те на! Что ж это у нас за благотворительная организация объявилась, когда вся гуманитарная помощь Запада исчезает в госструктурах как в прорве, а те, кому помощь предназначена, видят её остатки в виде наклеек и пустых жестянок разве что в мусорных баках.
