Ему... но, видимо, пришлось... так делось.
Писал тогда же, что уходит в бой,
Добавив, что "гадалки врут, должно быть".
Несчастные, не можем быть собой -
И нас толкают, как слепых, чтоб гробыть.
Нутро твое кричит наперебой,
Но ты насилуешь себя -- що робыть?
Нет личности -- остался имярек
И раб условий, а не человек.
Спать нераздетым. Жить в земле под прахом
И наблюдать страданья, кровь и смерть
С гадливым ужасом и смертным страхом.
Не мочь в земной траве себя простерть
И кольчатым червям и хрупким птахам
Завидовать мучительно. Не твердь
Небесную, не глаз сиянье видеть,
А ненависть одну и ненавидеть.
* * *
9 декабря 1943
Павлуша, милый! Что же ты молчишь?
Какой же ты, наш мальчик, терпеливый!
А мы внимаем всякой ночью тишь,
Глаз не смыкая в муке боязливой,
Не спим, все думаем -- как ты гостишь,
Как можешь там, где ты гостишь. Счастливый!
Пиши. Мы ждем. Мы ждем. И будем ждать.
Сестра Ирина. И старушка мать.
* * *
12 декабря 1943
Тоска! Тоска в душе! Кругом нас горе.
Жизнь серая. Ни в чем просвета нет.
Ужели Ника не придет -- ни вскоре,
Ни вкоротке. Ни через сколько лет.
Не будет никогда. На зимнем море,
На Севере, в лесу -- в шинель одет -
Лежит. Над ним насыпана могила.
В ней все, чем я жила, что я любила.
Никто его очей не закрывал,
Не целовал последним целованьем
Его уста. Вдали от всех! Он знал!
Проклятие мое впивал сознаньем.
Я говорила: Ты, что растоптал
Мне счастие, окончишь жизнь изгнаньем.
Попросишь помощи -- но не спасут,
И будешь звать в тоске -- и не придут.
И не пришли и не спасли. Зарыли.
Где Саша? Где Павлуша? Умерли.
Их разнесло на части. Разве были?
Нет. Не были. Не жили. Не могли.
Страдали, да. И зло переносили.
А жизни не было. Теперь в земли.
Там осознали истину простую.
Я не желаю знать! Я протестую!
Хочу, чтоб были живы! Я хочу,
Чтобы они вернулись! Чтоб их лица
Я видела веселыми. Кричу:
Ужели я одна из них жилица!
Ужели из Жидковых повлачу
Одна существованье! Нет! Не длиться
Ему! Не теплиться! Не снесть все зло -
Моих родных на части разнесло.
Мы не живем -- мы только длим сознанье,
На ящик смотрим с жалобой мольбы,
В нем -- пустота, без грамма основанья.
Не верим ей! Мы, жалкие рабы
Привычки, спорим, мы ведем дознанье,
О пустоту раскалываем лбы!
Нет писем! Нет родных. Ушли. Без срока.
Без просьб. Без жалобы. Одни. Жестоко.
Кому исплачу сердце я свое,
Кто мне вернет утраченное с ними.
Сгибло, потеряно счастье мое -
Мы пели с ним когда-то молодыми,
Счастливыми. И счастье все мое
В нем было. Я его любила. С ним и
Ушла за реки в дальние края
Любовь моя и молодость моя.
* * *
16 декабря 1943
Лежу больная гриппом. В доме хаос,
И так же вывернуто все в душе.
Мое письмо два месяца шаталось,
Вернулось с записью в карандаше -
Взглянула -- и сейчас же сердце сжалось.
Ну так и есть -- знакомое клише,
И почерк, точно детский, кругл и честен -
"Адресат выбыл. Адрес не известен".
Куда мог выбыть человек в бою?
Все ясно, если он еще, к тому же,
Два месяца не пишет. Узнаю
Мою судьбу! Как по убитом муже!
Но кто-то жив остался там в строю
Чтоб написать родным возможно уже,
Как именно он выбыл. Странный полк!
Нет человека нас навесть на толк.
Павлуша! Бедный брат мой! Где, Жидкове!
"Врут все гадания ворожеих" -
Тебя мне никогда не видеть внове,
Я чувствую -- тебя уж нет в живых.
Одна, одна. Без близких мне по крови.
Мой муж убит. И братьев нет моих.
А рядом мать с душою полной веры
И гордости -- ведь "дети-инженеры"!
* * *
17 декабря 1943
Какой тяжелый год переживать
Приходится семье. Семья? Но где же.
Семьи осталось только я да мать.
Павлуша в октябре погиб. В Днепре же,
На части разлетелся. Труп лежать
Остался. На войне -- как на войне же.
Любовь, страданья, знания, тоска -
Всосались в одурь белого песка.
Уехал, выбыл. "Адрес неизвестен".
Да нет, известен. Вечность и земля.
Убили. То есть миг настал. Торжестен
Для убиваемого, лестен для
Начальства и родных. Весьма уместен,
Необходим. Для тех, кто румпеля
Пасет и кто, как "дети-инженеры",
Сидит на веслах по бортам галеры.
"Ирина, не хочу я умирать".
Но умереть велят. Отдай игрушку.
