Нам каплет вверх по получасу раз.
И как проникнуть -- полное безвестье -
В желательное райское поместье,
В Элизиум без бурь и без прикрас.
В Элизиум без бурь и без прикрас,
Что отличался бы от нашей дури,
Не проскочить по пепельной лазури -
Туда и космос не проводит нас.
Ни женский пеплос, ни лихой Пегас
Не вызволяют нас из-под деюри, -
Ни скитней тюре, ни смурной микстуре
Нас не приблизить к Царствию на влас.
Пусть лишь математической рангили,
Высоким танцам хореохарит
И рифмоволн просчитанной бегили
Дан в память -- так эфир нам говорит, -
Слог, коий речь ничья не повторит,
Что неподступен самое могиле.
Что, неподступен самое могиле?
Ты, мальчик, ошибаешься. Безмен
Уже отяготила горсть измен, -
Там, в горних, в мирозданья эпистиле.
Предатель, ищущий себя в бегили
От родины, он хощет перемен
В стране сенаторов или камен, -
Равно, куда б его ни исхитили.
Измена -- почкой распускать язык,
Какой бы слава ни казалась лестной,
Во имя той, что нам дала язык.
Прекрасно славен только неизвестный.
Молчанье красное, обычай честный -
Все лучшее, а главное -- язык.
Все лучшее, а главное -- язык,
Не подтирающий порог у Мильна,
Не треплющий с восьми и до семи льна,
Но тот, что сам себе всегда язык.
Невнятен черни подлинный язык,
И только общность, к звуку щепетильна,
Преймет, когда смиренна и умильна,
Простой и восхитительный язык.
Но с этой мыслью гонят нас отвсюду.
Несчастный Виля! Так обнять штурвал,
Что и прозектор еле оторвал!
О, мы достойно празднуем Иуду.
Кто миг измены не переживал,
Я с тем и говорить теперь не буду.
Я с тем и говорить теперь не буду,
Кто не Вильям Шекспир, не Вильям Питт,
Кто множество раз в жизни не был бит
И не бежал раз в жизни ниоткуду.
Не предал ли Христос допрежь Иуду:
Тот подбивал, а этот лишь подбит.
Но беспредельный блеск, что нас слепит,
Один сродни предательству и чуду.
Предатель -- гениальный ученик,
Отступник всякий, кто превысил меру:
В модель Мадонны он возвел Химеру.
А тот, кто бросил строгих душ Парник
И по воде, подобно водомеру,
Не замочив подошв, прошел родник?
Не замочив подошв, прошел родник
Как по суху -- вот квислинг расчудесный
И контестатор всякой силы пресной,
Которой, кстати, сотворен родник!
Открыть высокой мудрости родник
Для всякой разной шушеры окрестной, -
Чрез то ей не занять сей огнь небесный,
Но всякий пей теперь -- тебе родник!
-- Простите перебью, а то забуду, -
У Матюрена есть роман "Мельмот", -
Никак оттуда строчку не забуду -
О том, что душу продает всяк тот,
Кто, жизнесловий не приняв, живет...
-- Я ваших слов до смерти не забуду.
-- Я ваших слов до смерти не забуду.
Теперь позвольте -- выйду покурить.
Он поспешил ей двери отворить,
А сам остался думать про Иуду.
Произвела в нем странную побуду
Девица бледная, что говорить!
Да не могла б с собой что сотворить -
Он бросился по клацанью, по гуду.
И вдруг к стеклу оконному прилик
Смущенно, страстно и уже бессильно,
Весь спазма зренья, желчи и колик.
-- Такую смерть, -- он зашептал бессильно, -
Вручает рок, а ревность тут бессильна!
Какой чудовищно безумный лик!
Какой чудовищно безумный лик!
Как раз над Леной мост лежал в том месте,
И полосы стальные в перехлесте
Упругих шпал вязали бык и бык.
Но вот что он увидел в этот миг:
Его попутчица -- со зла? Из мести?
(Когда бы даме в ум пришло процвести...) -
Слетала вниз, как падающий МИГ.
Ко дну -- неохватимому сосуду,
Где Вечности прозрачная черта
Преполовила бык и бык моста.
В объятья Сулейману ибн Дауду,
В Алкивиадоград, к стопам Христа.
Приду в себя ли? Отойду ль? Избуду?
XV. Вечность
И ненависть стенаньем не избуду,
И о любви добормочу до звезд,
И руки, и колена вперехлест -
И так сидеть до закосненья уду.
Почто пролил скудельному сосуду
Такую муку, горшую корост,
И эту плоть, что бело-алый грозд,
Подверг еси томлению и зуду?
Почто еси не уподобил той,
Кого одну блистать определили
Разумством, вежеством и чистотой -
В мирах, которыми нас обделили -
Затем, чтоб под хрустальной высотой
Чужим рекам мы наши слезы лили?
Чужим рекам мы наши слезы лили
И праздновали вражеский постой,
Встречая тех сердечной теснотой,
