Спустя несколько мгновений появился тараск. Раны давали о себе знать, но алчность пересиливала боль. Решив, что теперь добыча от него не уйдет, хищник вложил всю свою мощь в яростный прыжок.
Пука отскочил в сторону, и тараск влетел в отверстый зев пещеры. Спустя мгновение в темноте раздался такой рев, что холм содрогнулся. Хищники нашли друг друга. Затем тараск начал пятиться, но едва его зад высунулся из пещеры, как Пука приложился к нему копытами. Увы, мощности в одну лошадиную силу оказалось недостаточно, чтобы загнать зверя обратно в пещеру. Тараск весил значительно больше Пуки, панцирь делал его нечувствительным к ударам, и у него имелось понятное и весьма горячее стремление выбраться наружу. Скоро он вылез из пещеры, стряхнул вцепившихся полушек и развернулся, чтобы напасть на коня.
Но Пука был не трусом. Не теряя времени, он напал первым. Подскочив к самой зубастой пасти, конь-призрак резко крутанулся. Железные цепи с размаху хлестнули тараска по морде, выбив пару зубов, а может, и глаз. От неожиданности чудовище втянуло голову и передние лапы под панцирь, а Пука тут же накидал туда копытами песку и грязи.
Складывалось впечатление, что чудовища не любят, когда им в рыло летит песок. Тараск зарычал – песок фонтаном забил из отверстий для головы и передних лап, а сам панцирь приподнялся над землей. Злобно скаля клыки, чудовище высунуло голову наружу, и в тот же миг Пука залепил ему копытом по носу. Ох и ловко это у него получилось! Черный кожистый нос так вмяло в морду, что рыло тараска сделалось не выпуклым, а вогнутым. Мой друг сражался лучше меня. Затем Пук принюхался и, видимо, учуя то, что хотел, порысил к зарослям табачною тряпичника. Ухватив зубами тряпицу, он сорвал ее с ветки и, задержав дыхание, поскакал назад, к тараску, голова которого уже снова показалась из-под панциря. Там Пука, набросил тряпицу на расплющенный нос чудовища и отбежал в сторону.
Тряпицы табачника никто не использует как ткань – разве что любители дурацких шуточек. Они прочны и вполне привлекательны с виду, но у них есть особое свойство.
Тараск чихнул – таково воздействие тряпичника. Некоторые чихали целыми днями после единой понюшки, так что если зверюга сделал хороший, глубокий вдох...
Первый чих оказался только раскачкой. Вот второй был чих так чих! Взрыв сорвал листья с ближайших кустов, а тело твари скользнуло назад. Ненамного. Но отдача от следующего чиха сдвинула тараска назад еще больше, а третий загнал его хвост в пещеру. Еще полдюжины таких чихов, и зверюга оказался в логовище неотмытых деньжатников.
Пук зарысил к тряпичнику, сорвал самую большую, так и сочившуюся табачной пылью тряпицу и запихнул ее в пещеру. Затем взобрался на холм и принялся копытами скатывать вниз камни. Это вызвало маленький обвал, частично заваливший лаз. Конечно, кучка камней не могла воспрепятствовать выходу тараска – он разметал бы ее в одно мгновение, – но она препятствовала выходу воздуха.
Большая часть табачной пыли оставалась внутри. Тараск был вынужден снова и снова вдыхать ее, а значит, снова и снова чихать.
Холм содрогался. Пука навострил уши – могу догадаться, к чему он прислушивался. Тысячи маленьких чихов накладывались на мощное чихание тараска. Табачная пыль действовала и на полушек. Надо полагать, весь этот переполох не доставил им особого удовольствия, и когда, прочихавшись, они обнаружат в пещере виновника всех своих неприятностей, тому придется несладко. Панцирь тараска им, конечно, не прогрызть, но они могут забраться в отверстия и покусать так, что мало не покажется. Даже если тараск и спасется, ему еще долго будет не до нас.
Удовлетворенно заржав, Пука поскакал назад, к лабиринту. Он возвращался за мной, а у меня тем временем возникла новая проблема. Исцеление шло прекрасно, и я уже пришел в сознание, но тут налетела стрекадрилья и открыла огонь. Даже отдельный выстрел вызывал болезненный ожог, что уж говорить о массированном обстреле. Моя свежевыращенная кожа обуглилась, одежда и волосы загорелись. Я снова утратил зрение и обоняние, а потом пара стрекозлов, снизившись, зависла над моими ушными раковинами, и после нескольких удачных выстрелов я оглох. Они нанесли мне больший урон, чем тараск, ибо напали, когда я был беспомощен. Очень, скажу я тебе, неприятно быть беспомощным.
