Осторожно, стараясь не издавать ни малейшего звука, Гордон открыл крышку багажника. Тусклый желтоватый луч выхватил край джутового мешка и гаечный ключ. Столь же бесшумно он закрыл багажник и подошел к окну машины. Энн опустила стекло, и он протянул ей ключ.
— Вот, держи в руке, так, на всякий случай.
Холодные, влажные пальцы женщины прикоснулись к его руке. Он взял ее ладонь в свою, стиснул и держал так до тех пор, пока не почувствовал ответного пожатия — поначалу слабого, но затем столь же крепкого, почти отчаянно жесткого.
— Ну, давай, Гордон.
Он мягко высвободил свою руку. — Подними стекло и закрой все двери. Я скоро вернусь.
Его шаги по покрытой гравием дороге звучали неестественно громко, почти неприлично, как если бы кто-то на похоронах жевал хрустящий картофель. Гордон подумал о том, как глупо, неоправданно глупо пешим ходом отмерить все то расстояние, которое они только что миновали на колесах. Ему показалось, будто шагал он очень долго. Может, он часом промахнулся? Нет, дорога все еще шла под уклон, и значит, до самого русла он еще не добрался. В какой-то момент он даже поймал себя на мысли о том, чтобы вернуться и проехать это расстояние на машине, ему никак не нравилась идея оставлять Энн одну. Женщина и так натерпелась страху, а теперь и вовсе осталась одна-одинешенька в полной темноте, в незнакомом, страшно пугающем месте.
Но ведь ты, Фелпс, тоже не песни веселые распеваешь.
В красновато-желтом свете фонаря рука показалась ему неестественно блестящей, чуть ли не сверкающей. Судорожно сжатая кисть вызвала в его сознании картину отчаянной, яростной схватки не на жизнь, а насмерть. А может, под ногтями остались кусочки кожи, крови или крохотные ворсинки ткани, которые могут помочь в поисках преступника?
Впрочем, пусть об этом полиция заботится.
Он уже наклонился, чтобы поднять зловещий предмет, как вдруг выпрямился и прислушался: откуда-то из-за скалистого гребня доносился звук натужно работающего мотора, вечернюю мглу разрядил свет мощных фар — но ведь его машина стоит как раз посередине дороги. Надо было что-то делать.
Несколько секунд он стоял в раздумье. Броситься назад, а эту чертову руку оставить здесь? Нет, он должен подобрать ее…
Гордон накинул на обрубок мешок, осторожно поднял его, затем выключил фонарь и поспешно зашагал назад к машине. Он невольно подивился тому, какой тяжелой оказалась эта рука, впрочем, ему ведь раньше никогда не приходилось носить отдельные части человеческого тела.
Грузовик взобрался на кромку каменистого хребта. Сдвоенный луч фар устремился в низину и насквозь пронзил машину Гордона, обозначив силуэт сидящей за рулем Энн. Он перешел на бег и, достигнув цели, резко рванул на себя ручку дверцы, после чего швырнул мешок на пол заднего сиденья.
— Смываемся, быстро!
Энн сдвинулась в сторону, он скользнул на сиденье водителя. Свет надвигающихся фар ослеплял Гордона. Пошарив рукой, он ухватился за ключ стартера, мотор кашлянул и замер. Черт бы побрал эти прокатные машины! Почему он не поехал на своей собственной? Не был уверен, что по пути сможет заправиться бензином? В таком случае надо было на самолете долететь до Гвадалахары и уже там взять машину, как советовал Норваль…
Черт бы тебя побрал, Норваль.
Мотор продолжал кашлять, и Гордон рывком включил фары. Надвигающийся свет не померк, не шелохнулся, а все так же продолжал полыхать, подобно паре ослепляющих солнц. Громада грузовика остановилась настолько близко от них, что он мог ощутить горячее тепло фар, буквально обжигавшее глаза.
— Они перегородили нам дорогу, — сказала Энн таким тоном, каким бы сообщила ему о том, что у него нитка на рукаве вытянулась.
Гордон включил заднюю передачу и, перекинув руку через спинку соседнего сиденья, посмотрел назад, но кроме двух вращающихся зеленых дисков на сверкающем красном фоне, так ничего и не увидел. Он и в самом деле ослеп, не хуже крота. Нет, таким образом он только в кювет заедет…
Это был красный грузовик, установленный на массивных, крепких амортизаторах. Спереди поблескивала хромированная решетка радиатора, под которой проходил выкрашенный небесно — голубой краской бампер с начертанными на нем словами EL TORO DEL CAMINO. Бык-на-дороге. Символ агрессии, который также олицетворяла внешность выбравшегося из кабины человека. На вид он… невысокий, но коренастый и приземистый, словно пень, оставшийся от могучего дерева. На нем были заляпанные маслом штаны защитного цвета и нижняя рубашка — некогда белая, а сейчас основательно запачканная пятнами смешанного с пылью бензина и прочей грязи. Могучую шею украшал также запылившийся ярко — красный в горошек платок «бандана». Поросшие щетиной щеки растянулись в широкой улыбке, при этом Гордон невольно вспомнил мексиканского бандита из
