Маленький Усач все это время стоял перед дальним окном столовой и смотрел в сторону лужайки, что позади дома. Когда мы с Делани подошли к боковой двери, чтобы открыть ее в ответ на послышавшийся снаружи стук, он отвернулся от окна и, похоже, в свойственной ему манере, как кузнечик, отпрыгнул в сторону, после чего повернулся к нам лицом. Я открыл дверь и увидел стоявших у порога тех самых двух полицейских в штатском. Делани кивком пригласил их войти, после чего все, кроме Усача, спустились в подвал. По-прежнему держа в левой руке свою засаленную записную книжку, маленький детектив вышел через боковую дверь и направился в сторону тыльной части дома. Я же прошел к тому окну, рядом с которым он только что стоял, и стал наблюдать за его действиями.
Усач остановился на каменных плитках дорожки, словно умышленно стараясь не задеть свежую, молодую травку, и я видел, как он дважды медленно обошел лужайку по периметру. От неожиданно прозвучавшего у меня над ухом голоса лейтенанта я чуть было не подпрыгнул на месте.
— А что это там за куча? — спросил он, указывая в дальний конец двора.
— Это? А, ну да, конечно, — это к-компост.
Мой заикающийся голос не остался незамеченным — офицер устремил на меня, можно сказать, испепеляющий взгляд.
— Угу, компост, значит, да? Пожалуй, надо на него взглянуть получше.
Я попытался скрыть от него невольно вырвавшийся у меня вздох облегчения, ибо, если уж что и заставляло меня то и дело дергаться, так это скорее блуждания Усача, не сводившего глаз с нашей новой лужайки.
Тем временем Делани принес из гаража лопату и грабли. Пока компостную кучу разбрасывали в разные стороны, я старался сохранять как можно более бесстрастный и даже скучающий вид и смотрел куда угодно, только не на моих неожиданных землекопов. Окинув взглядом дома, окружавшие наш участок в три четверти акра, я мысленно представил себе, что, очевидно, в каждом из них сейчас кто-нибудь напряженно следит за нами в прорези между створками жалюзи.
— Ну что, Делани, нам и дальше копать? — спросил один из подручных лейтенанта.
Я невольно поразился, как близко от меня стоял этот человек, когда послышался его ответ. Он внимательно всматривался в мое лицо, на котором, похоже, светилось выражение непоколебимой уверенности в себе.
— Нет, — сказал офицер. — Пора заканчивать.
Двое мужчин стояли, опираясь на ручки лопаты и грабель и горестным взглядом окидывая маленькие кучки грязи, в которые сами же превратили весь мой запас компоста. Мне даже стало их жалко и я предложил не заниматься сейчас уборкой — сам, мол, потом все сделаю.
— Нет-нет, — сказал лейтенант. — Оставьте все как есть. Мы пришлем своих людей, и они наведут здесь порядок. Так не годится.
Первыми уходила эта троица; Усач по-прежнему плелся сзади. Как, впрочем, и я. Он чуть ли не к самому носу поднес свою записную книжку и, делая в ней поспешные записи, бормотал что-то вроде «сделал… четверка… S четыре… сначала…» Снова бросив взгляд на лужайку, он внезапно сунул книжку в карман, словно только сейчас заметил, что все уже ушли. Я стоял почти вплотную к нему, а потому его поспешный рывок завалил меня прямо на заросли цинний.
Еще одним постоянным и к тому же сводившим меня с ума садовым увлечением жены было пересаживание этих самых цинний. Сейчас, когда Усач смущенно помогал мне подняться с земли, я убедился в том, что Дороти ухитрилась даже после своей смерти заставить меня основательно вываляться в земле. Однако теперь мне стало ясно, что Дороти тоже придется «пересаживать», поскольку Усач успел составить подробную карту — схему нашего участка, пометив его массой всевозможных указателей и надписей. Я понятия не имел, что такое «S четыре», однако не сомневался в том, что вскоре вся лужайка в очередной раз будет перекопана и полиция либо найдет тело Дороти, либо признает свое поражение.
Я обдумывал то весьма затруднительное положение, в котором теперь оказался, когда по моим нервам был нанесен еще один мощный удар.
— Что-то я не вижу, Миллер, следов былых сорняков, а?
— Что?.. О чем вы? — хрипло прошептал я и, обернувшись, увидел рядом с собой ухмыляющееся лицо соседа Херба Гортона.
