– Нет, была. И она возила меня в Брайтон. Потом она родила другого ребенка и умерла от этого.
– Ш-ш-ш! – произнес я. – Мы же не хотим никого разбудить.
– А что вы тогда делаете? Попрошайничаете? – спросила первая девочка. – Вы же не раздевальщик, правда? Бурый Дженкин не любит раздевальщиков.
– Что такое раздевальщик? – спросил я ее.
– Сами знаете! Врачи или священники, которые просят вас раздеться, чтобы посмотреть на вас голого.
– Нет, я не раздевальщик и не попрошайка, – сказал я. – Я ищу своего друга, только и всего.
– Вам нужно быть осторожным, чтобы Бурый Дженкин не поймал вас, – предупредила вторая девочка.
– Я знаю все про Бурого Дженкина, – сказал я. – А еще я знаю все про Кезию Мэйсон.
– Когда вы найдете своего друга, вы же не останетесь здесь? – спросил мальчик.
– Нет. Конечно, нет. Я сразу же уйду.
– Вы не заберете нас с собой?
– Забрать вас с собой? Всех вас? Честно говоря, не знаю. Не думаю, что смогу. Но почему?
– Потому что многие из нас умирают, вот почему. Мистер Биллингс смотрит на вас и говорит, что вы заболели и вам нужно лечиться. Поэтому Бурый Дженкин забирает вас на пикник, и больше живым вас никто не видит, а потом вас хоронят.
– Но мы не болеем, – вставила первая девочка. – Мистер Биллингс нас плохо кормит, держит на хлебе и воде, поэтому мы голодаем. Но мы не болеем, никто не болеет, кроме Билли, у него коклюш. Он постоянно кашляет.
– Сколько детей осталось в доме? – спросил я.
– Сейчас нас всего тридцать один, кроме Чарити. Никто не знает, куда она делась.
Конечно же, я знал, куда делась Чарити. Но не стал им говорить. Я пришел сюда не для того, что спасать из приюта мистера Биллингса ист-эндских бродяжек. На это у меня не было ни времени, ни да простит меня Господь решимости. Все началось с попытки выяснить, что происходит в Фортифут-хаусе, а теперь стало напоминать сюжет «Постоялого двора шестой степени счастья»[60].
Вдруг я оказываюсь марширующим через 1886 год во главе оравы брошенных детей, распевая: «Этот старик, он играл первый раз, он играл тук-тук на моем барабане».
В данный момент главное для меня – извлечь из-под половиц тело Денниса Пикеринга и избавиться от него.
– Послушайте, – прошептал я детям, – мне нужно сделать внизу одно важное дело. Когда закончу, я вернусь и поговорю с вами. Где вы спите?
Первая девочка указала на соседнюю спальню по коридору – ту, в которой не было ничего, кроме сломанных стульев, книг и коробок.
– Ладно, – прошептал я, – я вернусь через двадцать минут, не позже. Постарайтесь не заснуть.
– Мы не заснем.
Они отправились во тьму. Но, уже стоя на цыпочках на пороге своей комнаты, первая девочка обернулась ко мне, поманила и прижала указательный палец к губам.
– Идите посмотрите, – сказала она.
Она взяла меня за руку тонкими и холодными как лед пальцами. И повела по коридору к спальне Лиз – ну к той комнате, в которой Лиз собиралась ночевать, пока не начала спать со мной. Очень осторожно девочка повернула ручку и стала открывать дверь.
– Чья эта комната? – спросил я ее.
– Ш-ш-ш, – произнесла она.
Когда дверь раскрылась, я почувствовал, как по позвоночнику пробежала ледяная дрожь. Часть комнаты занимала высокая деревянная кровать, на которой громоздились несколько шерстяных одеял. Слева, подальше от окна, возлежал на спине мистер Биллингс. Глаза закрыты, рот раскрыт, руки вытянуты вдоль туловища. Он громко храпел, слегка замолкая при каждом вдохе. Рядом с ним лежала Кезия Мэйсон, ее золотисто-каштановые волосы рассыпались по подушке огненными волнами. К своему ужасу, я увидел, что глаза у нее широко раскрыты и смотрят в потолок.
Девочка почувствовала, как напряглись мои пальцы.
– Все в порядке, – прошептала она. – Она всегда спит с открытыми глазами.
– Господи, – произнес я.
Зрелище было пугающее. Кезия лежала неподвижно, едва дыша, но с открытыми глазами. Я поверить не мог, что она спит и не видит нас.
Девочка плотно закрыла дверь.
– А где Бурый Дженкин? – спросил я.
– Не знаю. Наверное, куда-то ушел.
– Из дому?
– Он никогда не спит. Ну я никогда не видела его спящим. Он всегда носится туда-сюда. Терпеть его не могу.
