– Думаю, можно пролезть через люк, – предложил Пикеринг без особого энтузиазма в голосе.
– Нелучшая идея, – сказал я. – С этого участка крыши нельзя спуститься вниз. Она дает резкий уклон до самой террасы.
– Но послушайте, – проговорил он, касаясь моей руки, – разве там в полу нет лаза?
Он оказался прав. Лаз был спрятан под пыльным красно-зеленым ковром. Но я разглядел одну петлю и уголок покосившейся рамы. Отбросив ногой ковер в сторону, я убедился, что лаз достаточно большой, чтобы через него мог пролезть человек. Похоже, он был проделан в полу вскоре после того, как был построен сам чердак. Делал его явно дилетант – это было заметно по сравнению с идеально пригнанными балками и стропилами. Гвозди и петли уже заржавели.
Я заметил кое-что необычное: болты, запиравшие дверь (сейчас они были выдвинуты), были закреплены со стороны чердака, а значит, лаз запирали, чтобы кто-то не мог подняться снизу.
Кто-то или что-то.
Я встал на колени и прижался ухом к крышке. Из комнаты, расположенной внизу, доносились приглушенные крики девочки.
– Вы готовы? – спросил я Денниса Пикеринга. Сердце у меня колотилось так, что готово было выпрыгнуть из груди. – Возможно, мы столкнемся с чем-то, с чем не должны связываться. Вы же понимаете это, надеюсь?
Преподобный сглотнул, дернув вверх-вниз кадыком.
– Когда невинный взывает о помощи, мы должны откликнуться, – сказал он. – И я считаю, что это относится как к невинным душам 1886 года, так и к невинным душам 1992-го.
– Аминь, – произнес я и открыл дверь лаза, откинув ее на пол чердака.
Всмотревшись вниз, в свете зимнего дня я внезапно понял, что лаз был проделан в потолке моей спальни, только сейчас потолок был ровным. Это была моя спальня до того, как от нее отделили почти целую треть. Окно, которое позже замуровали, смотрело на земляничные грядки. На полу, прямо под лазом, стоял стул. Свесив ноги вниз, я спрыгнул на него, потом спустился на пол. И тихо позвал Пикеринга.
Я был поражен, насколько иначе выглядит моя спальня без скошенного потолка и насколько большой угол был замурован. Под окном стояла простая железная кровать, выкрашенная в темно-зеленый цвет, хотя краска сильно облупилась. Ее покрывал комковатый волосяной матрас и желтоватая простыня. Другого белья не было. Под кроватью я заметил глубокий медный лоток, а также свернутый фартук, покрытый пятнами ржавчины и туго перетянутый завязками.
Тут раздался ледяной голос викария:
– Смотрите, – и он указал на распятие, висевшее на стене над кроватью.
Это был большой готический крест, искусно вырезанный из темного лакированного дерева, фигура Иисуса, выполненная из слоновой кости и матового серебра. Глаза Христа, полные самопожертвования и боли, смотрели в никуда. Что пугало в распятии, так это то, что оно было перевернуто головой вниз и висело на веревке, скрученной из растрепанной пеньки и увядших темно-бордовых цветов.
– Что это значит? – спросил я.
– Не знаю. Возможно, сатанисты. Или последователи Антихриста. Никогда раньше не видел таких цветов. Возможно, это какой-то культ, о котором мы никогда не слышали. В конце девятнадцатого столетия существовало множество маргинальных групп, практиковавших черную магию и дьяволопоклонничество.
– Послушайте! – сказал я, касаясь его руки.
Мы снова услышали крик девочки. Похоже, ее отвели в комнату, которая сейчас служила гостиной. Ее крики стали не такими истеричными, но более жалобными, словно она приняла то, что должно было с ней случиться, но переживала глубокое отчаяние.
– Да придаст нам Господь силы, в которой мы нуждаемся, – выдохнул Пикеринг, и мы начали спускаться по лестнице.
В 1886 году дом в целом мало отличался от того, каким мы застали его в 1992-м. Только лестница и коридор были обшиты темными дубовыми панелями. Выше стены были оклеены обоями с желто-зелеными растениями, напомнившими мне рисунки Обри Бердслея[35]. Их тонкие линии зеленоватого оттенка скорее напоминали о тлене, чем украшали интерьер. Повсюду витал запах сырой штукатурки, вареной рыбы и лавандового воска.
В коридоре висело множество фотографий и рисунков – но, конечно, не было фотографии «Фортифут-хаус, 1888 год». Когда мы с Деннисом Пикерингом осторожно продвигались к открытой двери в гостиную, я заметил на стене очень детальный готический офорт
