Ах, как он полюбил ее!
А она смеялась и отдавалась сержанту милиции Никодимову на глазах у Василия, потому что ей нравилось дразнить беззащитного юношу.
Он худел, он бледнел, он забросил теоретическую геометрию, родная мать его не узнавала и долго не пускала в квартиру.
И когда он застал Пальмиру в объятиях дальнобойщика, то пытался наброситься на нее, но Пальмира поколотила его, а дальнобойщик с трудом вырвал Василия из ее бешеных объятий и спас ему жизнь.
— А зря, простите, спасли! — сказал ему Василий.
С трудом волоча ноги, поднялся на водокачку и бросился вниз. Так смертельно был ранен талантливый молодой ученый, может быть, надежда отечественной науки.
Его отвезли в больницу, где он умирал, изредка приходя в сознание и производя математические исчисления, а в промежутках шептал имя «Пальмира» окровавленными распухшими губами.
Лукерья находилась на дежурстве, когда Василий скончался.
Она услышала, как звякнул звоночек вызова из шестой палаты.
Она отложила роман Донцовой о богатой и смелой женщине и пошла в палату. По полутемному коридору не спеша шагал неизвестный мужчина, так и не надевший халата.
— Вы к кому? — спросила Лукерья, но мужчина не ответил и как раз перед ней свернул в палату № 6.
Лукерья рассердилась и кинулась вперед, чтобы схватить мужчину за рукав, но ее пальцы прошли сквозь материю.
Мужчина был нереальным.
Лукерья чертыхнулась, потому что не выносила никакой мистики и привидений, и решила, что перетрудилась.
Она вошла в палату и увидела, что Василий только что отдал богу душу.
Ей достаточно было взгляда, чтобы это понять.
Но мужчина-призрак обогнал ее и на секунду как бы слился с телом несчастного юноши.
Лукерья вытерла глаза, которые вдруг стали слезиться, и подошла к койке.
Василий был мертв. Безнадежно.
Она взяла его за руку — пульса нет.
Она тронула веко…
И тут Василий потянулся, поморщился от боли и сказал ясным голосом:
— Ох и надоело мне здесь лежать!
Лукерья отпустила его руку. Пульс крепчал.
— Ты что людей пугаешь? — спросила она.
— Так надо, — сказал на это молодой человек. И голос его был железным.
— Ты не вставай, — сказала Лукерья, — ты весь переломан. Забыл, что ли?
— Помню! — отрезал юноша. — Проведи меня в ординаторскую. Там ведь компьютер стоит, надо кое-что проверить.
И настолько Лукерья была растеряна от этого превращения, что собственноручно проводила Василия в ординаторскую.
А третий случай был совсем странный.
Байсуридзе был так стар, что английская королева Елизавета ко дню рождения присылала ему телеграммы.
Потому что в Лондоне полагали, что ему уже более ста десяти лет, хотя на самом деле ему еще не исполнилось и ста восьми. В доме престарелых им гордились, показывали филантропическим делегациям, получали под него кредиты на развитие геронтологии в Гусляре, но затем средства исчезали, хотя об этом — особый разговор.
Когда Байсуридзе Тимур Георгиевич из рода владетельных князей Колхиды впервые в жизни занемог, ухаживать за ним позвали Лукерью. Болезнь князя приключилась от сильного ветра. Во время приема южнокорейской делегации неожиданный порыв ветра вырвал легкого старичка из кресла-каталки и вознес к вершине одинокой сосны. Оттуда его доставали с помощью пожарной команды, и старик простудился, пока висел на ветке, вцепившись в нее ногтями и развеваясь, как вымпел в шторм.
Обязанности Лукерьи заключались не только в том, чтобы делать ему вливания глюкозы и кормить через пипетку, но и служить потенциальным якорем. Она как женщина массивная и весомая обязана была цепляться при ветре или сквозняке за ноги старика и держать его, чтобы он снова не улетел.
Лукерья шла в дом престарелых с утра, ее там ждали, и хоть не платили, но порой снимали кино или телепередачи. Разок ей позвонил принц Уильям из Лондона, передал привет от бабушки и просил не терять бдительности. Так что Лукерья сознательно шла на материальные потери, зато получала долю славы.
В четверг она шла в дом, как обычно, к завтраку, в восемь двадцать.
И тут ее окликнули.
Догонял Матвей Тимофеевич.
Он сильно изменился, окреп, распрямился в плечах, а в глазах появился блеск. И шагал он уверенно.
