Я глядела, потому что ему этого хотелось. Когда я наконец посмотрела ему в глаза, у меня не было слов. Мне когда-то промывали святой водой рану от укуса вампира. Это называется очищением, но можно назвать и пыткой. Я ползала, ругалась и блевала. Ту боль, что пришлось пережить Ашеру, я себе даже представить не могла.
Глаза у него были вытаращенные, бешеные и страшные.
– Шрамы до самого низу, – сказал он.
Перед мысленным взором мелькнула картина, которую я предпочла бы не видеть. Много что можно было бы сказать. «Ух ты!» – но это слишком отдавало бы школьными годами и жестокостью. «Сочувствую» – совершенно не к месту. Я развела руками, стоя на коленях на сиденье лицом к Ашеру.
– Я тебя уже спрашивала, Ашер: что ты хочешь услышать?
Он отодвинулся от меня как можно дальше, прижался к дверце джипа.
– Почему она не отворачивается? Почему это тело не вызывает у нее омерзения?
«Как у него самого» – эти несказанные слова повисли в воздухе, но остались у него в глазах, читались в его манере.
– Ты и в моих глазах не видишь ужаса, mon ami, – сказал Жан-Клод.
– Нет, я там вижу худшее. Я вижу жалость!
Он открыл дверь, даже не повернувшись, и я бы сказала, что он выпал из машины, но это было неверно. Он взмыл вверх, не коснувшись земли; засвистел, закружился ветер, и Ашер исчез.
Несколько секунд мы просидели молча, глядя в открытую дверь. Наконец я сказала, только чтобы прервать молчание:
– Как быстро здесь приходят и уходят!
Жан-Клод не уловил цитаты. Ричард понял бы. Он тоже любил «Волшебника из страны Оз». А Жан-Клод ответил серьезно:
– Ашер всегда прекрасно умел летать.
Кто-то захихикал, и этот звук заставил меня потянуться за «файрстаром». Голос был знаком, но интонация иная: высокомерная, гордо-высокомерная.
– Теперь меня не убить серебряными пулями, Анита. Мой новый Мастер мне это пообещал.
В проеме открытой дверцы появилась Лив. Мускулистые голые руки легли по обе стороны двери. Лив глядела на нас, улыбаясь так, что сверкали клыки. Просуществовав пятьсот лет, как Лив, ты уже показываешь клыки только если хочешь показать. Она улыбалась, как Чеширский кот, очень чем-то довольная. На ней был черный спортивный топ и короткие шорты, и в уличном свете поблескивал отработанный рельеф мышц. Она была из тех вампиров, которых Жан-Клод недавно пригласил на свою территорию. На роль, так сказать, его лейтенанта.
– Какую канарейку съела? – спросила я.
– Чего? – наморщила она лоб.
– Кошка съела канарейку, – пояснила я.
Она продолжала морщить лоб. По-английски она говорит отлично и без малейшего акцента, и я иногда забываю, что это не родной ее язык. Многие вампиры утрачивают акцент, но все же понимают не все выражения. Наверное, впрочем, Лив знает неизвестные мне славянские идиомы.
– Анита спрашивает, почему ты так собой довольна, – объяснил Жан-Клод, – но я, кажется, уже знаю ответ.
Я поглядела на него, снова на Лив. «Файрстар» я вытащила, но не навела. Она вроде должна быть на нашей стороне. Но у меня возникало чувство, что это могло поменяться.
– Как она сказала? Ее новый Мастер? – спросила я.
– Именно так, – ответил Жан-Клод.
Я подняла пистолет, направив на нее. Она засмеялась, и это меня нервировало. Все еще смеясь. Лив забралась на заднее сиденье. Совсем мне это не нравится. Пусть ей там лет шестьсот с мелочью, но сильной она не была. Уж точно не настолько сильной, чтобы встретить смехом серебряную пулю.
– Ты же знаешь, что я тебя застрелю, Лив. В чем тут юмор?
– Ты не чувствуешь, mа petite? He чувствуешь в ней перемены?
Я положила руку на спинку сиденья. Пистолет смотрел на внушительную грудь Лив. Расстояние между нами было меньше двух футов, и с такой дистанции пуля разнесет ее сердце в клочья. Лив следовало волноваться. Она не волновалась.
Я сосредоточилась на ней, попыталась принять ее силу в себя. Раньше я это делала и знала, как она должна ощущаться. Или думала, что знаю. Сейчас я почувствовала ее как гудящую ноту, настолько низкую и глубокую, что она воспринималась почти болезненно.
Набрав воздуха в грудь, я медленно его выдохнула. Пистолета я не отвела.
– Если я спущу курок, Лив, ты даже при такой возросшей силе умрешь.
