Как будет царь обращаться со мной впоследствии времени, и будет ли он стараться загладить свою гнусную вину, — не знаю, ибо первым моим движением, по возвращении домой, было составить всеподданнейшее обо всём донесение вашему королевскому величеству и безотлагательно переслать письма через курьера в Варшаву».
«Люблин, 1707 г., июля 16-го н. ст. Вседержавнейший, великий король, всемилостивейший король и государь! Всенижайше повергая вашему королевскому величеству моё донесение, от 11-го числа сего месяца, о случившейся со мной трагедии, 28 июня ст. стиля, накануне царских именин, на пиру, в 7 часов вечера, я составил его в полночь и с большой поспешностью, так как узнал через одного городского купца-немца, что некоторые польские магнаты намереваются послать курьеров с вестью о происшествии в Варшаву и даже Бреславль. А потому, не желая откладывать ни минуты уведомлением вашего королевского величества о всём случившемся, я отправил с своим курьером до Варшавы краткое донесение о происшествии, какое мог я составить в короткое время и при помощи одной моей памяти, не имея ещё возможности переговорить с кем-либо о случившемся. Надлежит, однако, обратить внимание на следующие упущенные в этом деле обстоятельства и подробности:
Во-первых, князь Меншиков первый начал грубить мне непристойными словами, вследствие чего его императорское величество в негодовании удалился, тогда как я только возразил, что благородный человек не упрекнёт меня в бесчестном поступке, и тем менее никогда не докажет того; но когда князь Меншиков не переставал обращаться со мной с насмешкой и презрением и даже подвигался ближе ко мне, я, зная его всему миру известное коварство и безрассудство, начал опасаться его намерения, по московскому обычаю ударом «под ножку» сбить меня с ног — искусством этим он упражнялся, когда разносил по улицам лепёшки на постном масле и когда впоследствии был конюхом. Я, вытянутой рукой, хотел отстранить его от себя, заявив ему, что скорее лишусь жизни, нежели позволю себя оскорбить, и не считаю доблестным человеком того, кто осмелится меня позорить.
Во-вторых, когда тут несколько офицеров нас развели друг от друга, его царское величество сам обратился к Меншикову со словами:
— Ты всегда затеваешь то, чего сам не понимаешь, и я должен отвечать за все твои глупости, и потому советую тебе помириться с Кайзерлингом.
Свидетелем этого происшествия был бригадир фон Нетельгорст, состоящий на польской коронной службе; он всенижайше прилагает тут своё письменное свидетельство и готов, во всякое время, присягнуть. Статс-секретарь тайный Шафиров на днях признался (в справедливости всего происшедшего) датскому королевскому послу.
В-третьих, князь Меншиков собственноручно вытолкнул из комнаты и вдоль лестницы при мне находившихся лакея и пажа (прочая прислуга отправилась домой с экипажем). Потом, вернувшись, спросил меня, зачем я хочу с ним ссориться?
На что я отвечал, что я не начинал ссору и никогда не начну её, но не позволю никому на свете оскорблять меня. Тогда он сказал, что если я не считаю его благородным человеком, то и он меня таковым не считает, что как я первый позволил себе его толкнуть, то и он может меня толкать, что действительно он тут же и исполнил, ударив меня кулаком в грудь и желая вывернуть мне руку; но я успел дать ему затрещину и выругал его особливым словом...
Тут мы схватились было за шпаги, но у меня её отняли в толпе, как легко можно догадаться, по его же наущению.
В-четвёртых, вслед за сим, его царское величество в ярости подошёл ко мне и спросил, что я затеваю и не намерен ли я драться?
Я отвечал, что сам я ничего не затеваю и драться не могу, потому что у меня отняли шпагу, но что если я не получу желаемого удовлетворения от его царского величества, то готов, во всяком другом месте, драться с кн. Меншиковым.
Тогда царь с угрозой, что сам будет драться со мной, обнажил свою шпагу в одно время с князем Меншиковым; в эту минуту те, которые уже меня держали за руки, вытолкнули меня из дверей, и я совершенно один попал в руки мучителям или лейб-гвардейцам (Leibgarde) князя Меншикова; они меня низвергли с трёх больших каменных ступеней, и мало того, проводили толчками через весь двор, где я нашёл своего лакея (паж поехал за экипажем).
