Спутницы остановились у старого дома, который показался им лучшим в целом селе. Их окружило несколько собак и с громким лаем не давало им выйти из саней. Через несколько минут из дома появился мужик в лохмотьях, отозвал собак и ввёл путешественниц, одетых в тот день крестьянками, в тёплую комнату, похожую на хлев, где на соломе спали мужики и бабы. Шарлота рассказала ему о неприятном приключении, случившемся с ними, но он ничего не отвечал. Через час путниц ввели в другую, более обширную комнату, где они увидели широкоплечего мужчину с огромными усами, который заявил, что он старшина этого села.
Он сначала обратился к Эмилии по-русски, потом по-польски; бедная девушка не знала ни того, ни другого языка, а потому отвечала по-французски, потом по-немецки, но старшина с своей стороны не знал этих языков. Шарлота хотела отвечать за неё, но старшина приказал ей молчать.
— Ты не русская, — сказал он Эмилии, — несмотря на твоё русское платье, — затем шепнул что-то одному мужику на ухо и велел ему вывести Эмилию из комнаты.
Напрасно Шарлота упрекала его в суровом обращении.
— Я вас хорошо знаю! — сказал старшина. — Вы беглецы из Петербурга, вы с первого взгляда показались мне подозрительными.
При этих словах Шарлота задрожала от ужаса; она думала, что её бегство уже открыто и что её отправят назад в Петербург. Шарлота на допросе старшины выдала Эмилию за свою сестру, рассказала ему, что они потеряли в лесу своего отца и умоляла старшину приказать отыскать его. Старшина покачал головой и велел отвести её в другую комнату, куда немного спустя привели и Эмилию, которая горько плакала. С помощью мужика, говорившего немного по-немецки, старшина допросил и её; она показала, что находится в услужении отца и его дочери. Эта несогласованность с показаниями Шарлоты, называвшей её сестрой, увеличило подозрение старшины.
Со спутницами обращались, как с пленницами: их вещи принесли в комнату и дали им пищи и питья. В этой комнате они оставались целый день до самого вечера. Им сказали, что старшина уехал со своими друзьями на охоту.
В сумерках охотники возвратились и начали шумно пировать в соседней комнате. Рассказывали разные приключения, случавшиеся на охоте, потом речь зашла о пленницах. Старшина высказал своё предположение, что они, вероятно, шведские шпионки или бродяги, совершившие в Петербурге какое-нибудь воровское дело. Он прибавил, что обеих женщин и пришедшего старика отошлёт к властям ближайшего русского города. Шарлота немного успокоилась, узнав из этого разговора, что Конрад уже Нашёлся.
В то время, как Шарлота переводила дрожащей Эмилии слова старшины, открылась дверь и в их комнату ввалилось весёлое общество, возбуждённое вином и водкой, чтобы поглазеть на пленниц. Эмилия заплакала, а Шарлота начала упрекать старшину за жестокое обращение с невинными путешественницами и потребовала вести её к своему отцу.
Из пьяной толпы выступил молодой красивый мужчина, подошёл к Эмилии, взял её за подбородок и, подняв ей голову, сказал по-французски:
— Милая девица, вы, вероятно, не крестьянка и не преступница.
— А вы, — вмешалась Шарлота, — по-видимому, не разбойник и не способны одобрять жестокости, с которой обращаются в Польше с мирными путешественницами. Мы ожидали от вас гостеприимства и рассчитывали на знаменитое великодушие поляков, а вместо того подвергаемся оскорблениям.
Молодой человек улыбнулся и опять обратился к Эмилии, стыдливо опустившей к земле свои глаза, и положил ей руку на плечо.
— Не плачьте, — сказал он, — я вас освобожу.
Затем он, смеясь, обратился к старшине и воскликнул:
— Пан Вольпианский! Ты мне хорошую штуку сыграл!
— Как так, пан Добрынский? — спросил старшина.
— Ты в лице старика задержал живописца, который мне рекомендован полковником и который мне так нужен, а эти молодые женщины — его дочери. Где он? Мне нужно его видеть.
После этого он вышел и за ним последовало всё оживлённое общество.
Не прошло и полчаса, как Добрынский, хитро улыбаясь, вошёл опять в комнату, ведя за руку старого Конрада.
Увидя Конрада, дамы крайне обрадовались и посчитали себя избавленными от всякой опасности; они рассказали друг другу свои приключения, и Конрад сообщил им, что, идя по следам их саней, он также добрел до села Бжецмитцель.
