Между тем вечером десятого ноября 1716 г. старый граф Шэнборн, австрийский канцлер, работал в своём кабинете. Около десяти часов вечера чиновник, вышедший от него с бумагами, услышал шум на лестнице:
— Пустите меня к графу, — кричал какой-то незнакомец на ломаном немецком языке, — моё дело спешное!
— Теперь не время для приёма, милостивый государь, — резко отвечал лакей.
— В таком случае я войду силой, — грозил незнакомец.
— Позову людей, если вы не угомонитесь.
Чиновник нашёл нужным вмешаться в спор лакея с незнакомым человеком.
— Что вам надо от графа? — спросил он.
— Я должен немедленно говорить с самим канцлером, — был решительный ответ незнакомца, и он силой ломился вперёд.
Для предупреждения дальнейшего шума о нём доложили. Шэнборн уже был в постели и велел сказать просителю, что примет его на другой день. Но незнакомец упорно стоял на своём.
— Если меня выведут, то я пойду к императору, так как моё дело такое, что о нём нужно известить его величество сейчас же, без всякого замедления.
Канцлер вышел в шлафроке; незнакомец тотчас подошёл к нему и, взяв его за руку, сказал ему шёпотом:
— Его высочество, царевич Алексей Петрович здесь и желает видеть ваше сиятельство.
Граф вытаращил глаза и, подумав, что перед ним сумасшедший, крикнул людей, но незнакомец продолжал:
— Царевич недавно приехал в Вену и желает представиться вашему сиятельству по обычаю всех именитых путешественников, но может это исполнить только в строгой тайне, никому не показываясь; с этой целью он остановился в соседней гостинице и ждал там до ночи.
Канцлер хотел тотчас же одеться и идти к царевичу, но его буйный посланник, который был никто иной, как брат Афросины, воскликнул:
— Его высочество уже тут, в передней, и ждёт приёма.
Граф послал чиновника просить царевича в залу, а сам побегал в кабинет одеться. Но царевич не ждал и бросился без всякого доклада в кабинет графа. Удивление канцлера ещё более увеличилось, когда сразу же после того, как он остался один с посетителем, последний начал в сильном волнении и испуге ходить по комнате большими шагами, говоря:
— Я приехал из России просить у императора защиты. Меня хотят убить, лишить меня и моих детей русского царства. Я ничем не виноват перед моим отцом. Я слабый человек. Меншиков расстроил моё здоровье, приучая меня к пьянству. Отец говорит, что я ни к чему не годен, ни к войне, ни к управлению государством; но у меня довольно ума для царствования. Меня хотят заключить в монастырь; я не хочу идти туда. Император должен меня спасти! Ведите меня к императору.
Сказав это, царевич, утомлённый, опустился в кресло и попросил пива, ему подали вина.
Шэнборн не мог собраться с мыслями. Сначала он не хотел верить, что у него действительно царевич. Он старался утешить Алексея, уверяя его, что неслыханно, чтобы отец мог иметь такие чёрные мысли против родного сына, и что он может считать себя в Вене в полной безопасности.
Успокаивающие слова дипломата не могли охладить возбуждения несчастного беглеца.
— Ведите меня к императору! — кричал он.
Канцлер сказал царевичу, что в такое позднее время невозможно попасть к императору, и просил его подробно рассказать свою историю.
Алексей исполнил его просьбу и долго жаловался на царя, на Екатерину и Меншикова, утверждая, что они хотят его смерти и что его нарочно сгубили пьянством.
Шэнборн, внимательно выслушав царевича, обещал помощь и посоветовал ему в ожидании решения императора строго соблюдать своё инкогнито. Поток слёз успокоил волнение беглеца, он отказался от своего намерения проникнуть силой в эту же ночь к императору во дворец и вернулся в гостиницу с боязливой предусмотрительностью.
На другой день по получении рапорта канцлера император собрал свой Совет для обсуждения этого непредвиденного затруднения: с одной стороны, следовало иметь в виду могущество Петра Великого, которое уже тогда внушало страх, с другой стороны — гуманность и родственные чувства налагали на Карла VI некоторые обязательства в отношении несчастного царевича. Кроме того, австрийская политика считала счастливым случаем иметь у себя такого дорогого заложника, дававшего ей возможность вмешиваться в дела молодой России.
