Прощение изрекалось Екатериной под обычною формою: «Ради поминовения блаженные и вечно достойные памяти его императорского величества и для своего многолетнего здравия: Матрёну Балкшу не ссылать в Сибирь, как было определено по делам вышнего суда, но вернуть с дороги и быть ей в Москве. Детей её, Петра да Якова, вместо ссылки в гилянский гарнизон, определить в армию теми же чинами, в каких посылали их в Гилянь».
Не забыли Балакирева; вспомнили также о Столетове. Тот и другой освобождены от каторжной работы и возвращены в столицу. Иван Балакирев определён в лейб-гвардии Преображенский полк в солдаты, а Егор Столетов освобождён на волю, а у дел её величества нигде не быть.
Освободили героев и героинь трагедии, но самую хронику, летопись событий, поспешили запрятать под замки и печати.
Известный уже нам Иван Антонович Черкасов, выполняя, без сомнения, высочайшую волю, запечатлел своею печатью четыре пакета. На первом из них написал он своеручно: «дело Монсово»; на втором: «письма, подлежащие к делу Монсову»; наконец, в четвёртый куверт спрятал он письмо, подброшенное к Ширяеву в ноябре 1724 года. К сожалению, столь важный документ не сохранился. Быть может, какая-нибудь высокая персона в XVIII веке перебирала для собственного любопытства секретнейшие дела своих предшественников и предшественниц и нашла нужным уничтожить эту бумагу; или же сам сберегатель высокомонаршей чести — князь Александр Данилович Меншиков повелеть соизволил сжечь документ, так как он, быть может, бросал тень на монархиню.
Запрятали бумаги; долго и долго довелось им лежать под спудом; но не зарыли Балки своих талантов в землю.
Семейство это, как мы видели, всосало в плоть и кровь умение происками, интригами, заискиваниями достигать целей своего тщеславия и честолюбия. Балки, достойные питомцы своих матери и дяди, не упали: нет, они продолжали скользить среди отмелей и камней придворной жизни. Искушённые опытом, они были чрезвычайно осторожны. И вот генеральские чины, звания камергеров, разные важные ордена: Александра Невского и др. — всё это своим чередом пришло каждому из любезных, ловких, красивых, вкрадчивых сыновей Матрёны Ивановны. О заслугах их, как о подвигах истых придворных куртизанов, не надо судить по наградам; заслуги Балков были довольно своеобразны. Так, известно, что один из них, а именно Пётр Фёдорович, вместе с обер-шталмейстером Куракиным шутками своими имел способность развеселять императрицу Анну Ивановну, льстить Бирону, и хотя ни к каким уже делам допускаем не был, но получал за свои способности чины и скончался 4 октября 1743 года в чине генерал-поручика, кавалера св. Александра Невского и действительного камергера. Младший брат Балка, Яков Фёдорович (после крещения в православную веру стал именоваться Петром), умер в 1762 году также в чине генерал-поручика и кавалера св. Александра Невского. Дочери старшего Балка сделали прекрасные партии: Наталья (ум. 1791) была замужем за кн. П. М. Щербатовым, Мария (ум. 1793) вышла за обер-егермейстера Сем. Кирил. Нарышкина, а средняя, Матрёна (ум. 1813), вышла за Сергея Салтыкова, известного дружбою своею с великою княгиней Екатериной Алексеевной в 1753 г.
Что до сестры Балков, дочери Матрёны Ивановны — Натальи Фёдоровны Лопухиной, то трагическая судьба её известна: знаменитая в своё время красавица, она, по воле уже дочери Петра — Елизаветы, бита кнутом и ей урезан на эшафоте язык 31 августа 1743 г.: Матрёна Ивановна не дожила до катастрофы, постигшей Наталью Фёдоровну в 1743 году. Дети Лопухиной видели возвращение матери из Сибири и при императрице Екатерине II сами выдвинулись на служебном поприще: так, второй сын Лопухиной был генерал-поручиком, третий — действительным камергером и проч.
Затем упомянем также и о том, что фамилия Монса встречается ещё раз в первой половине XVIII века. Так, в царствование Анны Ивановны, на скамьях рыцарской академии (нынешний первый кадетский корпус), среди сыновей аристократов и детей разных иноземцев мы встречаем Бернгарда Монса. Поступил он в корпус в 1735 году, выпущен в 1741 г. в армию прапорщиком. Как доводился новый прапорщик знаменитому камергеру: был ли он племянником его или находился в более отдалённой связи родственной, нам неизвестно; неизвестна также и судьба этого, едва ли не последнего из Монсов, имя которого встречается в числе имён разных знатных и старинных дворянских фамилий. Рыцарская академия, как известно, с самого начала была чисто шляхетским заведением.
