Развязка по своему времени была обыкновенная: 12 июля 1736 года колодник Егор Столетов казнён смертью: отсечена голова на с.-петербургском острове, на [Сытном] рынке. Тело его зарыто по указу её величества там же на Петербургской стороне, близ церкви Спаса Преображения Господня, в Колтовской.
Читатели наши, надеюсь, не упрекнут нас за то, что мы так долго удерживали их внимание на таких личностях, каковы камергер Монс, его сестра, племянники, секретарь, слуги и проч. Без сомнения, достаточно было ясно, что герой заинтересовал нас не потому, что сам по себе заслуживал бы внимание исследователя старины; нет, а потому, что рассказ о нём и о его семействе выдвигает некоторые новые стороны в жизни и характерах Петра и Екатерины, а главное — новые черты для знакомства с Петровским обществом.
Такие личности, как Виллим Монс, более или менее ничтожные в нравственном отношении, но, брошенные случайностью в водоворот дворцовой жизни, поднятые счастием и интригами, придвинутые к императорскому престолу всегда интересны именно в том отношении, что характеристики их дают возможность ближе ознакомиться с обществом того времени, заглянуть, так сказать, за пышные декорации и вообще перенестись в ту среду, в которой подвизались того времени полководцы, денщики, министры, посланники, важные духовные лица и тому подобные деятели, т. е. все те лица, которые делают историю того или другого государства. В отношениях своих к фавориту все они, стоящие, по официальным источникам, на каких-то ходулях, разоблачаются — и мы видим пред собою не автоматов, начиненных громкими фразами панегиристов, — нет, а людей из плоти, костей и крови, живых, то есть с человеческими страстями и слабостями.
Наша русская историческая литература, вообще говоря, мало ещё представляет очерков и рассказов, преследующих одну цель: вскрывать завесу над частным бытом нашего общества за ту или другую эпоху и лицом к лицу ставить с характеристическими его представителями и представительницами. Мы с недоумением и даже с насмешкой смотрим иногда на исследование о какой-нибудь личности, имя которой не попало в те учебники да обзоры, по которым мы узнали родную историю.
Мы осуждаем подчас этих дерзких, которые осмеливаются «останавливать просвещённое внимание достопочтенных читателей и читательниц» на каких-то фрейлинах, статс-дамах, мелких сторонниках какого-нибудь царевича или посвящать многие главы на знакомство с безвестным выродком какой-нибудь немецкой слободы.
Но мы забываем одно: что наша история рано или поздно должна же обхватить общественный и частный быт каждой эпохи со всеми её характеристическими мелочами, по-видимому, но только по-видимому, неважными; что при этом неминуемо должны же мы будем приблизиться к личностям, хотя и не заявившим себя государственною деятельностью, но зато игравшим роль в обществе своего времени; мы забываем, что очень часто какой-нибудь, теперь неизвестный, камергер или забытая фрейлина, или царица, не игравшая роли политической, в лице своём несравненно скорее дадут нам возможность ознакомиться с образованием, с нравственным развитием, с тем кодексом правил и взглядов тогдашних деятелей на общественные приличия, отношения друг к другу, к низшим и к высшим себя и тому подобных нежели все «патентованные» исторические лица. Словом, мы не хотим верить в ту истину, что первые лица зачастую несравненно ярче знакомят нас с общим видом той среды, над которой подымались только некоторые исключительные личности.
Каким-то вполне характерным для освещения всего современного ему общества, хотя, по-видимому, и весьма второстепенным лицом был герой нашего рассказа, очерка, почти исключительно основанного на подлинных архивных материалах. Скажем же ему, Виллиму Ивановичу Монсу, наше последнее прости.
Труп Монса убран с, колеса, снята и голова с позорного кола, и мы, невозмущённые страшным зрелищем, можем со спокойным духом сказать следующее:
Монс есть один из первых по времени номеров в той длинной фаланге фаворитов-временщиков, которые от времени до времени являются в русской истории XVIII века. Для них, за немногими исключениями, ничего не существовало, кроме произвола, направленного к достижению своекорыстных целей, пред ними всё кланялось, всё ползало; для них не было законов, не было правды, не было отчизны...
