Анастасия Романовна отказалась рассматривать эту заморскую косметику. Она только мельком взглянула на раскрытые ларцы с драгоценными камнями. Дары азиатских ханов и европейских королей поступали обыкновенно в великокняжескую казну, которая теперь и выдала для украшения избранницы бирюзинки в волоский орех, изумруды и чуть ли не в палец длиной аметисты, аквамарины, гелиотропы и целые ковши жемчужин.
Самое важное слово боярыня приберегла напоследок: «Царь просит свою избранницу облечься в присланные им уборы и пожаловать в них в церковь к брачному венцу».
Теперь мама отвесила своей ровне княгине Турунтай сердечный и низкий поклон.
Много было потрачено стараний и мамы, и всех домашних рукодельниц, чтобы царская невеста выглядела на славу. Общее сожаление было только одно: не захотела Анастасия Романовна ни зубы чернить, ни румяниться. Мелюзга работной палаты заучила и даже рискнула пропеть вполголоса:
«У ней кровь то в лице, словно белого зайца,
А и ручки беленькие, пальчики тоненькие,
Ходит она словно лебёдушка,
Глазком глянет, словно светлый день...»
Сколько бы зависти ни накипало у шептуний-боярынь, а всё же и они признавали, что у избранницы брови колесом проведены, а ясные очи, как у сокола... Только щёчки у неё не были, как певали девицы, что твои аленькие цветочки», но все поражались пышностью и блеском её кос. Шептуньи-боярыни, разумеется, не признавали, что девица как бы заглушала своей природной красотой их искусственную красоту. На что уж мама и та не осилила своё дитятко и только слезами да крестами проводила её на трудный путь царицы.
Невеста хорошо помнила наставление мамы: покорно уступить жениху первый шаг на подвенечный коврик; так она и сделала. Но к её немалому огорчению, она заметила при этом пытливый и недоумевающий взгляд жениха. Казалось, что он спрашивал самого себя: «не подменили ли ему невесту? Правда, она ангельски привлекательна, но на её личике нет ни кровинки. Будет ли плодородна? Не повторилась бы история с первой супругой его родителя?»
Однако, когда хор торжествующе огласил своды храма, а вокруг расположились друзья дома князя Сицкого, румянец невесты быстро украсил её щёки и захватил даже кончики ушей. Новый пытливый взгляд жениха вроде бы успокоил его. Теперь такой красоты и во всей Москве не найти и на показ.
Людские жизни связываются многими невидимыми и неосязаемыми нитями. Так и случилось: ещё венчальные короны не были опущены, как между женихом и невестой установилась сердечная связь.
Вся Москва была готова осыпать царскую чету хмелем и хлебным зерном, но какой же распорядитель не закрыл бы дворцовые ворота перед галдевшей улицей... Поставленный у ворот Касьян Перебиркин пропускал и боярынь по выбору. Разумеется, не было препятствий митрополиту, от которого ожидалось благословение родным и близким.
Иоанн Васильевич выразил было желание усадить за один обеденный стол мужчин и женщин, но верховые боярыни воспротивились этому новшеству — «И митрополиту будет зазорно, и Москва засмеёт».
Поэтому были накрыты два стола в двух смежных хоромах. Столы ломились под тяжестью серебра и обилия яств.
Во дворец набралось не менее тысячи особ женского пола, украшенных своими лучшими ожерельями, золотыми пуговицами, в платьях, обшитых яхонтами и жемчугом. Камчатных телогрей было и не перечесть. На свет вышло всё, что хранилось от прадедов в кипарисных ларцах и в новгородских коробах.
Много потребовалось сообразительности и настойчивости, чтобы рассадить без ущерба достоинства боярынь на соответственные им места. Ссоры возгорались поминутно; доходило до пинков и укоров родителям за их холопье происхождение. Распорядителю и его дьякам приходилось бегать как заведённым — одним грозить, других ублажать, и только когда пожаловал митрополит, разнокалиберное собрание умолкло и смягчило враждебные взгляды, бросаемые друг на друга. Но пора было доложить царственным хозяевам о том, что всё вошло в колею и что хор митрополита изготовился к песнопению.
При выходе царя с царицей рука об руку хоромы затихли; тысячи глаз с пристрастием разглядывали молодую женщину; она стойко исполняла свою новую роль, и даже все заметили, что её природная красота как бы удвоилась, благодаря величию, которое она приобрела в этот день. Величие величию рознь. Царица привлекала и трогала сердца даже тех боярышень, что играли с ней ещё так недавно в жмурки и прятки. Царь был доволен произведённым эффектом и прямо-таки счастлив, когда царица, обходя столы, тепло приветствовала и мизинных людей, точно она и с их дочерьми играла в своё время.
