Лучи от этого ясного купола, не согрев и не оживив никаким чувством Россию, согрели, однако, и «влили радость в сердца» лицам, приближённым к светилу. В числе первых из награждённых был Виллим Иванович Монс.
«С 1716 года, — гласит официальный документ, — по нашему указу, Виллим Монс употреблён был в дворовой нашей службе при любезнейшей нашей супруге, её величестве императрице всероссийской; и служил он от того времени при дворе нашем, и был в морских и сухопутных походах, при нашей любезнейшей супруге её величестве императрице... неотлучно, и во всех ему поверенных делах с такою верностью, радением и прилежанием поступал, что мы тем всемилостивейше довольны были, и ныне для вящего засвидетельствования того, мы с особливой нашей императорской милости, оного Виллима Монса в камергеры всемилостивейше пожаловали и определили... и мы надеемся, что он в сём от нас... пожалованном новом чине так верно и прилежно поступать будет, как то верному и доброму человеку надлежит».
Между тем в то время, когда Россия, по уверению льстивого витии Феофана, в его лице умилялась пред «неизменной любовью, верностью к мужу» и пред другими превысокими добродетелями Екатерины; в то время, когда фаворит её получал «вящее засвидетельствование особливой милости», над ними подымалась гроза. Тучи скоплялись не со стороны каких-либо сановников, не со стороны, например, «великих инквизиторов» и тому подобных лиц, которые в других случаях тщательно доносили о всём Петру: нет, туча над Монсом исходила из самых низших слоёв дворцового общества — со стороны его служителей и мастеровых.
Главнейшим из служителей, лучше сказать из чиновников, канцелярии Монса был Егор Михайлович Столетов.
Простой служитель царицы Марфы Матвеевны, вдовы царя Фёдора Алексеевича, потом писец её брата, адмирала Фёдора Матвеевича Апраксина, малый весьма и весьма неглупый, пронырливый, вороватый, бойкий на язык и письмо, он сумел втереться на службу к Виллиму Ивановичу; и стоило-то ему тёплое место недорого: он заплатил за него Монсу пищалью в шесть червонных, антелем венгерского вина, английскими шёлковыми чулками, куском красного сукна и лисьим мехом в двадцать рублей.
Все эти издержки он поспешил окупить сторицей.
Дело в том, что последние годы Монс был завален всевозможными просьбами; невежда в русской грамоте, весь погруженный в хлопоты об устройстве своих домов, скоплении состояния, занятый поддержкой своего фавора, он, естественно, нуждался в человеке, который бы взял на себя труд принимать, прочитывать челобитья, входить в разные соглашения с просителями (разумеется, более мелкими) относительно презентов, составлять экстракты и доклады, словом — быть его первым секретарём и чиновником разных особых поручений. Таким и сделал он Егора Столетова, «канцеляриста корреспонденции её величества».
Канцелярист скоро понял в какой степени нужен он фавориту и не замедлил закрепить за собой разные права, точно обозначавшие степень его власти и значения; для этого он сам составил инструкцию, Монс её утвердил: все приходящие и отходящие письма её величества ведать ему одному, а другого к ним не допускать; он один являлся в коллегии для объявления разных указов государыни — указов, составлявшихся под руководством его патрона — Монса; на нём лежала обязанность составлять доклад-экстракт для государыни из разных челобитень просителей и просительниц и проч.
Подобная инструкция ясно очерчивала сферу деятельности и власти Столетова; скоро почувствовали это почти все искатели милости Монса; все они, от мелких придворных служителей до светлейшего князя Меншикова — в 1723 — 1724 годах, — отправляя подарки Монсу, не обходили и его делопроизводителя. Хлопоты Столетова состояли в напоминаниях Монсу о тех или других просьбах, в отводе им поболее места во всеподданнейших докладах; в ходатайствах у разных председателей коллегий; эти, в свою очередь, стали оказывать знаки дружеского расположения к канцеляристу. Служба Столетова покупалась разнообразными подарками: тут были белье, галстухи, камзолы, тулупы, серебряные чайники, кофейники, сукна, меха, бахрома, камка, золотая парча, овёс, дорожная коляска, лошади, наконец, деньги от 50 до 220 рублей единовременно. В числе просителей и дарителей, кроме множества разных слуг, дворцовых, приказчиков, поставщиков, управителей дворцовыми имениями, чиновников, мы встречаем Льва Измайлова, Ив. Шувалова, Степана Лопухина, князя Гагарина, кн. Василия Лукича Долгорукова, князя Алексея Долгорукова — столь неутомимого в задаривании семейства Монса, князя Щербатова-глухого, князя Меншикова и царевну Прасковью Ивановну. Подарки Столетова, как наивно уверял впоследствии, «вменял не во взятки, но в благодеяние и в приязнь», за исключением, впрочем, царевны Прасковьи Ивановны, которая жаловала его за то, «чтоб он приводил Монса, а тот государыню императрицу, чтоб та её содержать в милости своей изволила и домашнее бы им (царевне и её сестре Катерине Ивановне) определение учинила».
