Монс, разумеется, не упускал случая побить челом о деревнях и животах. Так, просил он у государя дворцовую волость в козельском уезде, состоящую из двух сел и семи деревень, а в них было 423 двора; так он бил челом об отдаче ему отписной вотчины Петра Шафирова в пензенском уезде, Ломовскую слободу, на том де основании, что «она никому ещё не отдана», и т. д.
Подобными же почти основаниями руководствовалась и сестрица его, Матрёна Ивановна; прослужив в 1717—1718 годах, «полтретья года», гофмейстершею при дворе Катерины Ивановны, герцогини мекленбургской, Матрёна Ивановна уверяла, что «одолжилась на этой службе многими долгами», ради чего, лишь только приютилась под крылом государыни, не умедлила просить о пожаловании ей в уезде кексгольмском Питерского погоста, которым владел князь Василий Фёдорович Долгорукий; да в козельском уезде три села с присёлками и деревнями и со всеми угодьями, которыми владел думный дьяк Артамон Иванович; да в дерптском уезде одну мызу, потому де, что ею владели некогда коменданты города Дерпта, а муж её был в этом городе комендантом, да несколько деревень в Украине, оставшихся от раздачи разным лицам по смерти владельца их полковника Перекрестова и проч. Говорить ли о том, что просьбы «Modest’bi Balk», её братца «де Монца», её сына и проч. им подобных иноземцев не оставались втуне. Деревни — с крестьянскими душами и животами — сотнями шли в разделку между этими исчадиями преобразовательной эпохи.
Ввиду подобных порабощений разными немками и немцами православного народа, ввиду этого наплыва новой татарщины, только не с востока, а с запада, не имел ли права вопиять народ: «пришельцев иноверных языков щедро и благоутробно за сыновление себе восприяли и всеми благими их наградили; а христиан бедных бьючи на правежах и с податей своих гладом поморили, до основания всех разорили и отечество наше пресловущия грады и драгия винограды, рекше святые церкви опустошили, и что иное рещи и писания неудобно извести, удобнее устном своим ограду положить, но вельми... сердце болит, видя опустошение... и люд в бедах язвлён нестерпимыми язвами...».
Нетерпимо было народу, зато в весельи, довольстве и счастии проводили век свой баловни счастия. Так, в 1723 году мы видим нашего героя владельцем богатых имений, он неотлучно при дворе, в доме его идёт большая дача из дворца всевозможных запасов: муки разных сортов, круп, гороху, соли, солоду, ветчины, овса, сена, дров, вина белого и красного, водки; богато убранный и ещё отстраивавшийся из дворцовых, жалованных царицею материалов, дом его на Мье реке (со стороны адмиралтейства), полон, как чаша, всяких благ; ему пожалованы также от щедрот царицы приморские дворы — между прочими на Петровском острове; на его конюшне стоят до тридцати прекрасных аргамаков и дорогих кобылиц; в его покоях прислуживает двадцать человек и, кроме того, к его услугам всегда готовы конюхи, кучера, повара, приказчики и управляющие государыни; он ни в чём себе не отказывает: списки его покупок весьма длинны, итоги издержек по своему времени громадны: они доходили иногда до четырёх тысяч рублей, издержанных на бархат, шёлковые материи, пуховые шляпы, «перуки», башмаки, позументы, конфеты и т. п. произведения роскоши.
Среди богатства и счастья встретил счастливый фаворит Екатерины Алексеевны новый 1724 год; со стороны его друзей и знакомых раздавались льстивые поздравления да пожелания, «дабы Вышний благословил [нас] сей наступающий год и впредь много лет во здравии, счастливо препроводить...».
Монс был озабочен в это время приготовлениями к величайшему торжеству своего «высокого светила».
Пётр Андреевич Толстой чуть ни с каждой почтой писал к Монсу из Москвы о своих хлопотах по устройству предстоящей коронации Катерины, спрашивал о тех или других покупках, просил советов, приказаний, инструкций; люди Монса уже отправились в Москву с его вещами; ему приготовили хоромы в селе Покровском, в доме её величества; разные лица били ему челом о «напоминаниях» государыне во время коронации, о разных милостях, словом, камер-юнкер был в апогее своего счастия, новый год весело улыбался ему, ни одной тучки не было на его горизонте... Оставляя Монса самоуслаждаться счастьем и льстить себя сладкими надеждами на предстоящие награды и отличия, обратимся к источнику его фортуны — к супруге Петра Великого.
