— В конце месяца.
— Получается, через три недели. Вряд ли. Я протяну не больше двух недель.
— Этого никто не знает.
— Я знаю. Приходи на похороны. Ты самый знаменитый из моих любовников. Бабье придет из любопытства, какая я в гробу.
Главный обнял ее и заплакал.
— Лизка, я тебя любил.
— Я знаю. И я любила. Я спала только по любви, ты же знаешь.
Она шла по театру стремительно и энергично в ярко-красном костюме, великолепном черном парике без единого седого волоса.
Мы вышли из театра, я едва ее успел подхватить. Елизавета умерла через пять дней. На похоронах было много знаменитостей.
Через неделю в крематории я получил керамический горшок — урну с ее прахом и поставил в стеклянный цветной куб, подаренный знаменитым сегодня скульптором. Я не хотел с нею расставаться. Куб я поставил перед ее портретом, написанным очень знаменитым художником. Теперь он живет в Америке. Этот портрет выставлялся на его персональной выставке в России.
Я начал работать, или, как раньше говорили, служить в театре. Главный ввел меня в спектакль. Я не показался, но играл, хотя меня можно было заменить любым молодым актером. Главный попробовал меня в новом спектакле, но заменил после нескольких репетиций.
— Сцена требует энергетики. Увлечь зрителя — это как увлечь женщину. Постоянный напор, ни секунды передышки. Когда ты это поймешь, получишь роль.
Я это понимал. Но, честно говоря, те небольшие роли, которые я получал, меня не увлекали. Все мы работали на одного или двух фаворитов. Им доставалась слава, о них писали рецензии, им аплодировали. Главный был не прав. Когда обольщаешь женщину, обольщаешь для себя. Здесь можно и постараться. А стараться для других я не хотел.
Моя театральная карьера не складывалась. Я завел роман с молодой гримершей, даже не роман, а так, переспал.
— Кто это? — спросила она, увидев портрет Елизаветы.
— Моя девушка.
— Это твоя бабушка, — рассмеялась гримерша. — На ней платье, какие носили в шестидесятые годы.
— Тогда это моя мама.
— Я не знаю, кем она тебе доводится, но она весь вечер рассматривала меня. В следующий раз, когда я приду, ты убери этот портрет.
В следующий раз ты не придешь, подумал я.
— И правильно! — подтвердила Елизавета. Она всегда со мною заговаривала, когда я опорожнял пол-литра «Столичной» ликероводочного завода «Кристалл». — И зря ты так старался.
— Ты же сама меня учила, мужчина должен делать свою работу хорошо.
— Ты становишься тщеславным.
— Немного популярности мне не повредит.
— Популярность бляди?
— Но я не блядь, ты же знаешь.
— Но можешь ею стать. К тому же она болтлива. Не связывайся с болтливыми. Завтра вся женская часть театра будет обсуждать, как ты с ней спал.
Елизавета, как всегда, оказалась права. Но это случилось не завтра, а через два дня. После спектакля, в котором я исполнял роль одного из пяти санитаров в сумасшедшем доме, ко мне подошла Прима и сказала:
— Я выпила шампанского, не могу садиться за руль, отвези меня домой!
В театре обычно две Примы: очень популярная молодая актриса и знаменитая старуха. Они главные в театре. Если в театре оказываются две молодых и популярных, то одна из них почти всегда переходит в другой театр. Старухи, ненавидя друг друга, все-таки уживаются вместе, потому что ни одна из них уже не в силах играть всех главных старух в спектаклях.
С Примами в театре стараются не ссориться. Моя Прима уже выжила из театра соперницу и царствовала одна. Она уже успела сняться в десятке фильмов, в основном в главных ролях, в телевизионном сериале, каждый вечер целый год ее смотрели миллионы и узнавали на улицах. Она трижды была замужем, а теперь ее содержал банкир, один из десяти богатейших в России. Он подарил ей «мерседес», на котором я в тот момент ее вез.
Прима приготовила легкий ужин и, выкурив сигарету, сказала:
— Давай в постель. Говорят, ты большой умелец.
Когда кинорежиссер выбирает героиню, главный критерий почти всегда один и тот же. Когда фильм будут показывать, большая часть мужчин в кинозале должна хотеть ее. Я не был исключением.
К двенадцати ночи она посмотрела на часы.
— Ты молодец! Но у меня завтра съемка на телевидении, и я должна хорошо выспаться.
