О семейной жизни королевской четы никаких исторических свидетельств не сохранилось. Вероятно, им, уже не очень молодым людям со сложившимися характерами, было нелегко притираться друг к другу. Оба обладали сильной волей и высокой самооценкой, оба были амбициозны и самолюбивы.
Первый год совместной жизни прошел во взаимном узнавании и попытках выработать модель общего существования. Аделаида как женщина, существо подчиненное, прилагала больше усилий, чтобы подстроиться к традициям королевского двора, но не желала ограничивать себя чрезмерно. Так или иначе, душевного сближения между супругами не произошло. Более того, постепенно радость и восхищение — скорее предвкушаемые, нарисованные воображением, чем испытываемые в действительности — уступили место разочарованию и раздражению.
Возможно, появись ребенок, он сблизил бы родителей, и история Иерусалимского и Сицилийского королевств сложилась совсем иначе.
Два брата, сына одной незаурядной матери, с двух сторон держали бы под контролем Средиземное море и питали дружественные страны продовольствием, золотом и воинами.
Но этого не произошло.
Балдуин много задолжал своим баронам и рыцарям; его воины не получали платы уже несколько месяцев службы. Сокровища жены призваны были залатать эту дыру. У людей создавалось впечатление, что богатства королевы неисчислимы. Каждый хотел урвать от них свою долю. С горечью смотрела Аделаида, как тает ее приданое. Кроме того, королева обнаружила, что нормандцы и франки из заморских стран духовно не более близки ей, чем их соплеменники в Южной Италии. Живость ее ума и красноречие, снискавшие уважение на Сицилии, здесь рассматривались как отсутствие необходимой женщине скромности.
Огромные богатства Аделаиды были очень скоро растрачены. Без денег немолодая жена не представляла для Болдуина интереса — его вкусы были известны. Само присутствие чужеземки при иерусалимском дворе становилось с прагматической точки зрения неоправданным. Приближенные Балдуина лицемерно сокрушались по поводу того, что в пожилом возрасте королевы нельзя выносить дитя без риска для жизни.
Королева в полной мере ощутила насмешку богов над тщетой желаний и воли смертных. Счастье так и не пришло.
Аделаида не стала любимицей Иерусалима — долгое время она была самовластной правительницей большого и богатого государства, имела свое мнение и сложившиеся привычки и не желала меняться в угоду франкским обычаям. В небольшом закрытом мирке иерусалимского двора уклад жизни королевы и ее приближенных давал богатую пищу домыслам и предположениям. Каждое слово и жест Аделаиды становились предметом недоброжелательных обсуждений. И, самое главное, отношения с супругом не складывались. Если бы он был тактичным, внимательным или хотя бы галантным, то, возможно, все бы и устроилось. Но Балдуин не утруждал себя проявлениями чувств, которых не было.
Единственной отрадой королевы, поддержкой в незаметно ставшим враждебным окружении корыстных и лицемерных придворных, была переписка с сыном. Историки до сих пор восхищаются острым умом и глубокой эрудицией адресатов, их чувством юмора и взаимопониманием. Но в Иерусалиме даже само составление королевой писем воспринималось как нескромность, более того — как вызов. Практически все бароны Северной Европы были неграмотны, умение писать и читать составляло прерогативу духовенства.
Между тем ширилась молва, что женитьба короля незаконна — ведь жива и здорова его супруга Арда. Любые неудачи Иерусалимского государства приписывались греховности брака, заключенного при живой жене, и зловредному влиянию «незаконной» королевы.
Балдуин, хотя и не испытывал к Аделаиде нежных чувств, сначала противился открытому разрыву с Сицилией — слишком сильным казался флот пасынка, вызывавший зависть Венеции, заставлявший трепетать Византию.
Но напряжете в королевской семье нарастало.
Внезапно Балдуина поразила опасная болезнь. Ситуацией воспользовался патриарх Иерусалимский Арнульф, человек совершенно беспринципный: он сумел убедить страждущего монарха, что сицилийский брак — огромная ошибка, поскольку формально король не разведен с Ардой. Арнульф в свое время сам благословил королевскую чету, за что был смещен папой со своей кафедры. Впоследствии опальному прелату был возвращен его пост за обещание добиться изгнания королевы. Теперь он честно отрабатывал свой долг, уверяя, что только открытый разрыв с сицилийкой сможет избавить Балдуина от вечного проклятья, а возвращение законной жены и вовсе сделает его угодным Богу.
