Пожалуй, трудно найти в галерее персонажей Средних веков человека, столь неоднозначно оцениваемого современниками и историками, как Фридрих II Гогенштауфен. Очевидно, дело в точке зрения как свидетелей его жизни и свершений, так и исследователей более поздних лет, одним из которых он представлялся исчадием ада, другим — предтечей.
Е. В. Тарле с восхищением писал, что Фридрих — «лицо поистине замечательное в европейской истории, вполне человек переходной эпохи, эмансипированный от старых верований, не заменивший их новыми».
«Удивительная фигура — возможно, самый замечательный правитель между Карлом Великим и Наполеоном», — утверждал Д. Норвич.
Фридрих выступил продолжателем дела немецких императоров — Оттонов, Генрихов и особенно князей из рода Гогенштауфенов, — которые стремились стать реальными правителями Римской империи, простиравшейся от берегов Балтийского моря на севере до Тосканы на юге и от Бургундии на западе до Чехии на востоке. Германия и Италия были разделены Альпами, и эта географическая изоляция мешала императорам проводить в далекой Ломбардии свою государственную политику. Ситуация осложнялась еще и теми претензиями, которые предъявляла на власть в северо-итальянских городах Папская курия. Все папы яростно боролись против объединения империи и Королевства Обеих Сицилий. Тогда папские владения оказались бы раздавленными имперской силой. Императора проклинали сторонники папского престола гвельфы[22], на него уповали противники папы гиббелины.
Дед нашего героя, Фридрих I Барбаросса, победил Ломбардскую лигу — союз итальянских городов, сторонников пап, — сровнял с землей Милан, объединил под своей властью едва ли не половину Европы и восстановил былое значение Римской империи; при нем она стала называться Священной. Преждевременная смерть его сына и наследника Генриха VI, малолетство внука Фридриха II едва не разрушили творение его провидческого ума и несгибаемой воли. Однако, возмужав, внук сумел не только вернуть многое из потерянного, но и распространить власть своего дома на всю Южную Италию и Сицилию.
Трезвый политик, во времена смуты, буйства и неразберихи Фридрих с сосредоточенной устремленностью на пути к цели возводил мощное германо-итальянское государство, став в те давние времена провозвестником объединения европейского пространства. Но эта великая империя просуществовала недолго и распалась вскоре после его смерти.
Фридриха Гогенштауфена по заслугам считали самым значительным правителем, самым изощренным политиком своего времени.
Не одни лишь успехи на политическом поприще сделали Фридриха «чудом мира». Своим гением он создал редкий сплав народов и культур, объединив их собственной личностью. «Он обладал качеством, присущим подлинно культурным людям всех времен и народов, — искренним и глубоким восприятием культурных достоинств человечества в целом, независимо от расы и национальности». Математика, физика и астрономия, а также вопросы философии занимали жаждущего знаний императора, способного дискутировать и переписываться с учеными на восьми языках.
Фридрих познакомился в Палермо со многими византийскими и арабскими идеями. Обе идеологию имели более длительную историю и были разработаны значительно глубже, чем соперничающее с ними молодое католическое учение, что невольно вызывало уважение и заставляло императора относиться к ним не только терпимо, но и с почтительным интересом. Такое мировоззрение резко контрастировало с фанатичным настроем католических монархов Северной Европы.
Духовный облик Фридриха, его демоническая разносторонность и энергия политика настолько не соответствовали времени, выделяя его из ряда светских и духовных князей, что императора называли «величайшим из земных государей, изумлявшим и волновавшим мир».
Человек резких, мгновенных решений, проницательный — и вместе с тем непроницаемый, — Фридрих являл, с одной стороны, холодный расчетливый ум владыки, но с другой — неистовость страстей; почти нечеловеческую прозорливость и такое же коварство. Поражала какая-то страшная нехристианская энергия, искрившаяся у него в глазах и делавшая его взгляд трудно переносимым. Он отличался надменным презрением к условностям; постоянство, неизменность, обязательства были ему чужды и скучны. Живой, высоко образованный, скорее человек нового времени, чем средневековый принц; восточный владыка и европейский государь в одном лице, император никого не оставлял равнодушным: его или пламенно любили, или яростно ненавидели.
