Муж пришел. Мы посидели, поужинали, поговорили, и я поехал домой в половине первого».
Вот и весь набросок. Писал его Толстой три дня, с 26 по 28 марта.
О Луизе известно немного. Родилась она в 1825 году и была на три года старше Льва Николаевича. Любила играть разные роли в домашнем театре, устроенном в усадьбе Волконских Ермолово на Вологодчине, куда Луиза с мужем перебралась в 1855 году.
В романе «Война и мир» мы находим описание Лизы Болконской, супруги князя Андрея, очень похожее на то, что сделано в рассмотренном выше наброске: «Молодая княгиня Болконская приехала с работой в шитом золотом бархатном мешке. Ее хорошенькая, с чуть черневшимися усиками верхняя губка была коротка по зубам, но тем милее она открывалась и тем еще милее вытягивалась иногда и опускалась на нижнюю. Как это бывает у вполне привлекательных женщин, недостаток ее – короткость губы и полуоткрытый рот – казались ее особенною, собственно ее красотой. […] Кто говорил с ней и видел при каждом слове ее светлую улыбочку и блестящие белые зубы, которые виднелись беспрестанно, тот думал, что он особенно нынче любезен. И это думал каждый.
Маленькая княгиня, переваливаясь, маленькими быстрыми шажками обошла стол с рабочею сумочкой на руке и, весело оправляя платье, села на диван, около серебряного самовара, как будто все, что она ни делала, было partie de plaisir (фр. увеселение. – Н.Ш.) для нее и для всех ее окружавших».
С Лизой Болконской понятно. Луиза, видимо, сразу поняла, с кого написана супруга князя. После выхода романа она написала письмо Льву Николаевичу, в котором просила открыть ей секрет, кто же является прототипом князя Андрея.
В письме от 3 мая 1865 года Лев Николаевич ответил: «Очень рад, любезная княгиня, тому случаю, который заставил вас вспомнить обо мне, и в доказательство того спешу сделать для вас невозможное, т. е. ответить на ваш вопрос. Андрей Болконский – никто, как и всякое лицо романиста, а не писателя личностей или мемуаров. Я бы стыдился печататься, ежели бы весь мой труд состоял в том, чтобы списать портрет, разузнать, запомнить. […] Но как я сказал, в доказательство того, что я желаю сделать для вас невозможное, я постараюсь сказать, кто такой мой Андрей.
В Аустерлицком сражении, которое будет описано, но с которого я начал роман, мне нужно было, чтобы был убит блестящий молодой человек; в дальнейшем ходе моего романа мне нужно было только старика Болконского с дочерью; но так как неловко описывать ничем не связанное с романом лицо, я решил сделать блестящего молодого человека сыном старого Болконского. Потом он меня заинтересовал, для него представлялась роль в дальнейшем ходе романа, и я его помиловал, только сильно ранив его вместо смерти. Так вот вам, любезная княгиня, совершенно правдивое, хотя от этого самого и неясное объяснение того, кто такой Болконский. Но он мне теперь еще приятнее, что подал случай написать вам и напомнить о себе и моей неизменной дружбе к вам и вашему семейству».
С кого списан подвиг князя Андрея при Аустерлице?
Некоторые исследователи называют конкретного героя войны 1805 года прототипом Андрея Болконского. Впрочем, Толстому, конечно, виднее. Однако вспомним роман «Война и мир» и описание ранения Андрея Болконского во время критического момента сражения и обратимся к книге русского военного историка Александра Ивановича Михайловского-Данилевского «Описание первой войны императора Александра с Наполеоном в 1805 году», в которой рассказано о подвиге зятя Михаила Илларионовича Кутузова: «Громады французов валили на высоте с разных сторон. Кутузов понесся вперед и был ранен в щеку. Любимый зять Кутузова, флигель-адъютант граф Тизенгаузен, со знаменем в руках повел вперед один расстроенный батальон и пал, пронзенный насквозь пулею».
Не правда ли, знакомая картина? Биографы свидетельствуют, что Лев Толстой знал об этом подвиге, а прекрасно выписанное в романе теплое отношение Кутузова к Андрею Болконскому имеет под собой основу.
Только в романе Андрей Болконский остается жив и ему даже как бы помощь французы оказали и сам Наполеон проявил внимание. Но так бывало только в книгах и кино. Ну а настоящая правда жизни заключена в судьбе Федора Ивановича Тизенгаузена, который после тяжелого ранения лежал в доме деревенского кузнеца на занятой французами территории без всякой медицинской помощи. При нем находился один только верный слуга, который отыскал его на поле боя и вынес в ближайшую деревеньку. Французы раненых не жаловали. Документально подтверждено, что в Москве они сожгли заживо 15 тысяч раненых в Бородинской битве русских солдат и офицеров, которые не подлежали транспортировке и были оставлены в надежде, что «просвещенная Европа» поступит с ними так, как всегда поступало с ранеными противниками русское воинство.
