В кругу этих именно падших, но прекрасных созданий черпал Гораций материал для вдохновения. Был еще один разряд падших женщин, открыто торговавших своими прелестями на улицах и у цирка, но они не входили в категории гетер, которые представляли нечто вроде отдельного класса и занимали в обществе совершенно определенное положение. Обыкновенно это были женщины рабского происхождения, подготовлявшиеся с детства в будущему позорному промыслу, который, как уже сказано, тогда позорным ее считался. Существовали даже особые спекулянты, занимавшиеся воспитанием рабских девочек в расчете на то, что они со временем продажей своего тела окупали их расходы[24]. Расходы были немалые, так как для того, чтобы прельщать развращенных, но тонких знатоков красоты того времени, гетере нужно было стоять на высоте современной образованности. У них были настоящие салоны, и в этих салонах собиралось все, что было светлого и знатного в древнем Риме. «В славныя времена империи прелестница в Риме жила барыней-щеголихой, держала слуг, принимала гостей, давала обеды и ужины, сияла не только красотою, но и умом, грацией, образованностью, нередко пела прекрасно и сочиняла миленькие стихи, всегда могла поддержать занимательный разговор о литературе и искусствах. У нее собиралась вся модная аристократ. Нужно было иметь счастье, чтобы быть ей представленным, и обладать на это ясными правами — знатности, ума, славы или богатства. Некоторые из новейших актрис, прославившихся умом, красотою, роскошью своего дома, приятностью беседы, отборностью общества и непостоянством сердца, отлично напоминают собою этих древних барышень. Поэты, артисты, консулы, трибуны, ораторы, сенаторы, эдилы, князья из рода цезарей ухаживали за знаменитейшими прелестницами, добиваясь их милости и любви. У Пенелопы, со всей ее целомудренностью, конечно, никогда не было столько обожателей. По городу разгуливали они в щегольских носилках, заменявших кареты, жили в Эсквилине, имели в цирке и амфитеатре свои ложи, принадлежавшие к числу мест весьма порядочных и благородных, ходили в храм приносить жертвы, как все свободные люди, и пользовались даже правами римского гражданства, получая наследства, и часто огромные». В этих именно салонах и вращался Гораций.[25]
Из сказанного видно, что перечислять гетер, так или иначе приходивших в соприкосновение с Горацием, было бы таким же неблагодарным делом, как перечислять гетер, которые находились в связи с Анакреоном. Все они совершенно одинаковы, каковы бы ни были их имена. И Фидилия, и Лида, и Барина, и Филлида, и многия другие, которым Гораций посвящал свои поэтические досуги, все это были женщины, выкроенные на один лад и занимавшие одно и то же положение в обществе. Только по степени нежности, с которою Гораций расточает похвалы той или другой гетере, можно судить о глубине его привязанности к ней. Этими легкомысленными женщинами, к которым особенно благоволил римский поэт, были, по-видимому, Лидия и Барина. Вот удивительная по красоте и естественности чувства ода к Лидии, превосходно переведенная нашим поэтом[26]:
Гораций
Доколе милым я еще тебе казался,
И белых плеч твоих, любовно горя,
Никто из юношей рукою не касался,
Я жил блаженнее персидского царя.
Лидия
Доколь любовь твоя к другой не обратилась,
И Хлои Лидия милей тебе была,
Счастливым именем я Лидии гордилась
И римской Илии прославленней жила.
Гораций
Я Хлое уж теперь фракийской покорился,
Её искусна песнь и сладок цитры звон;
Для ней и умереть бы я не устрашился,
Лишь был бы юный век судьбами пощажен.
Лидия
Горю я пламенем взаимности к Калаю,
Тому, что Орнитом турийским порожден;
И дважды за него я умереть желаю,
Лишь был бы юноша судьбами пощажен.
Гораций
Что если бы любовь. Как в счастливое время,
Ярмом незыблемым связала нас теперь?
И русой Хлои я с себя низвергнув бремя,
Забытой Лидии отверз бы снова дверь?
Лидия
Хоть красотою он полночных звезд светлее,
Ты ж споришь в легкости с древесною корой,
И злого Адрия причудливей и злее —
С тобой хотела б жить и умереть с тобой.
Что касается Барины, то она, судя по одам Горация, отличалась постоянным вероломством и ветреностью, но зато и редкой красотой. Он расточает ей похвалы, но в то же время клеймит ее измены и говорить, что ни за что не поверит словам возлюбленной, разве только каждая ложь будет ей стоить безобразия в виде наказания. Тогда, конечно, Барина была бы искренна; но до тех пор он может наслаждаться только ее чувственностью, но не любовью.
