На Липовой аллее тоже по-своему заботились о благоденстаии. Но Люди Льда всегда жили несколько в стороне от других. Родовое наследство, о котором с посторонними никогда не заговаривали, по-своему отгораживало их от окружения. Это происходило вовсе не потому, что они считали самих себя более интересными, чем остальные люди; скорее, они чувствовали себя в определенном смысле несчастными. Очень гордясь своим родом, они в то же время чувствовали, что общество принимает их с некоторой оглядкой. Впрочем, с их стороны это было преувеличением, поскольку о них шла добрая молва, их считали честными и порядочными, но, возможно… немного эксцентричными?
Так они и жили.
Андре часто думал о словах, сказанных Имре. О том, что именно ему предстоит выяснить, кто в его поколении является меченным. Иногда он думал, не он ли сам этот меченный, но каждый раз приходил к выводу, что это исключено. То же самое могло относиться и к Кристе, маленькой дочери Ваньи, которую он, к сожалению, видел очень редко, поскольку Франк руками и ногами держался за свои родительские права. Единственной необычной чертой у нее был слегка раздвоенный язычок, в остальном же она настолько походила на остальных, что никто бы не подумал, что ее отец — демон.
И Франк меньше всего догадывался об этом…
Он очень раздражал Людей Люда, и временами у них появлялось желание охладить его радость отцовства, сказав ему пару слов. Но они не делали этого. Это было бы несправедливо по отношению к Франку.
Им было жаль Франка. Они не могли отрицать того, что он хорошо заботился о девочке.
Предметом пристального внимания Андре стал сын Кристоффера и Марит, Ветле. Ветле было уже десять лет, и этот мальчуган любил попроказничать. Но был ли он меченным или избранным? Нет, не похоже. Андре долго колебался, прежде чем вынести окончательный приговор.
И вот наконец он пошел к своей матери Бенедикте и к своему деду Хеннингу, с мнениями которых считался больше всего.
Они сидели зимним вечером в старинной гостиной на Липовой аллее и зябко поводили плечами, хотя в помещении топилась печка. Промозглая сырость безжалостно проникала снаружи через старые, рассохшиеся рамы. Однако горячий чай и только что испеченные Бенедиктой булочки отлично согревали собравшихся.
— Я пристально изучил всех троих — Ветле, Кристу и себя самого, — сказал Андре. — И даю голову на отсечение, что никто из нас не является ни меченным, ни избранным.
— Кого ты больше всех подозреваешь? — поинтересовалась Бенедикта.
— Ветле. Но я наблюдал за ним много лет, задавал ему коварные вопросы, ставил парапсихологические ловушки, но ничего не обнаружил.
— И к какому же заключению ты пришел? — спросил Хеннинг.
Надкусив намазанную маслом булочку, Андре сказал:
— Наверняка к тому же самому, что и вы. Некоторое время все молчали. Ни у кого не было особого желания зарываться в новые проблемы.
Наконец Бенедикта произнесла:
— Та женщина с берега, которую Ванья встретила около тринадцати лет назад возле Трондхеймского фьорда… Она родила странного ребенка.
— Он был очень похож на отпрыска рода Людей Льда, — заметил Хеннинг. — Я сам много думал об этом. Эта женщина или отец ребенка могли быть из рода Людей Льда.
Все трое переглянулись.
И Бенедикта снова сказала:
— Значит, мы знаем, о ком идет речь.
— О потомках Кристера Грипа… — пробормотал Андре.
— Да, — ответил Хеннинг. — До сего времени мы ничего не слышали ни о нем самом, ни о его потомках.
— Не исключено, что у него может быть множество потомков, — сказала Бенедикта.
— Вряд ли. У Людей Льда никогда не бывало много детей. Обычно ограничивались одним ребенком.
— Давайте-ка прикинем! — подхватила Бенедикта. — Кристеру Грипу было два-три года, когда он исчез в… 1777 году? Примерно в это время. Какой-то богатый человек взял его с собой и увез по стокгольмской дороге. От него до той женщины с берега Трондхеймского фьорда слишком большое пространственно-временное расстояние.
— Если ты хочешь начать поиски, Андре, — сказал Хеннинг, — тебе не следует обращаться ко времени Кристера Грипа. Все мыслимые способы найти его след уже исчерпаны.
