— Здравствуйте, Кикай. Как она?
Она жестом велела ему снять мокрый плащ, потом взяла его под руку и подвела к дивану.
Они сели, и она спросила:
— В чем дело, Тони? Вы скверно выглядите.
Вежливая улыбка тотчас сошла с его лица.
— Отец умирает, — просто сказал он.
— Бедняга!.. Приступ?
— Похоже на то.
— Когда?
— Ночью. И рядом с ним никого не было.
Она облизнула губы и придвинулась к нему поближе — день обещал быть очень насыщенным.
— Тони, но ведь вчера вы говорили, что ему гораздо лучше.
— Ему действительно было лучше. Он даже заставил Пепе отпустить прислугу на праздник. Потом Пепе и Рита ушли смотреть фейерверк, а когда вернулись — это было около полуночи, — отец лежал на полу без сознания. На нем был его старый военный мундир. Пепе думает, что, наверное, он обессилел, надевая его.
— И с тех пор он не приходил в сознание?
— Нет. Он уже принял причастие. Доктор считает, что ему не выкарабкаться. Но я никак не могу понять, что вызвало приступ. Еще вчера он, казалось, хорошо себя чувствовал.
— Но ведь он уже старый человек, Тони.
— Мы всю ночь просидели у его постели, но он так и не пришел в себя.
— Вам следовало остаться с отцом, не надо было приезжать сюда.
— Пепе считает, что одному из нас необходимо было пойти. Вполне возможно, мы последними видели Конни Эскобар в живых.
— Вы хотите сказать, вы все же разыскали ее вчера?
— Она ждала нас у нас же дома.
Глаза Кикай расширились, она еще раз облизнула губы и придвинулась еще ближе.
— Вам не показалось, что она в отчаянии?
— Нет.
— А как все-таки она выглядела?
— Я бы сказал, как всегда. Вчера вечером она должна была приехать ко мне в монастырь святого Андрея. Наверное, это с ней случилось по дороге туда. Я все еще ждал ее, когда Пепе позвонил насчет отца.
Кикай досадливо поджала губы, но глаза ее коварно блеснули.
— Полиция считает, что это несчастный случай, — как бы невзначай бросила она. — Вы тоже так думаете?
Боль исказила его лицо.
— Нет! — громко выкрикнул он, но, поймав на ее лице слабую улыбку, взял себя в руки и спросил: — Как ее мать?
— О, она держится молодцом. Я просидела с ней всю ночь.
— Вы узнали об этом сразу же?
— Нет, не совсем. Это случилось, вероятно, часов в семь-восемь вечера. Какой-то лодочник в бухте видел, как в море свалилась машина, но полицейские прибыли только спустя несколько часов.
— И потом они приехали к вам?
— Да, в три часа утра. Видите ли, Мачо, ее муж, остановился у нас, и полиция хотела его видеть.
— Как Мачо воспринял все это?
— Тяжело, очень тяжело, Тони. Он очень любил ее, теперь я это вижу. И вы знаете, что он сделал, как только узнал обо всем?
Он нанял катер и теперь ищет тело в бухте — это, конечно, сумасшествие, в такой шторм. Я послала мужа, чтобы он отговорил его от этой затеи. Муж уже звонил и сказал, что Мачо просто-напросто отказывается бросить поиски. Он не ест, не пьет, продрог и промок до костей, и муж говорит, что он ведет себя как сумасшедший. Он нанял сотни китайских лодочников и назначил премию тому, кто найдет тело.
Падре Тони вдруг поднялся.
— Кикай, я не могу задерживаться, мне надо идти.
— Конча хочет видеть вас.
— Вы сказали ей, что я здесь?
— Да, и она попросила привести вас.
Она ждала их в темной гостиной. Занавеси были опущены, и рев шторма доносился приглушенно; в углу светила маленькая слабая лампочка. В другом конце комнаты, отвернувшись от света, лежала в глубоком кресле Конча Видаль, прикрыв ноги пледом. Рука, которую она подала падре Тони, была холодной и вялой, ненакрашенное лицо осунулось. На ней был розовый купальный халат, шея укутана темным шарфом, нечесаные волосы свисали по щекам. Но она улыбалась, голос ее был, как всегда, глубоким и сильным, большие подвижные глаза тоже улыбались. Когда она услышала о докторе Монсоне, она съежилась, а потом отвернулась и прижалась лицом к спинке кресла. Она не заплакала — она вообще не плакала, сказала Кикай Валеро, тщетно убеждавшая ее поплакать.
— Нет, мне нельзя плакать, — сказала она, вновь повернувшись к ним и улыбаясь. — Падре Тони знает — мне нельзя плакать. Присядьте на минутку, падре Тони. Кикай, пододвинь сюда еще кресло. Меня пугает, когда вы вот так стоите передо мной и смотрите на меня сверху вниз. Для меня ведь еще не все кончено, верно, падре? Мне еще не все равно, в каком виде я предстану перед людьми. Выгляжу я, наверное, ужасно, а потому сижу и прячусь здесь в темноте.
