Кикай Валеро первая узнала о происшедшем. Уже в четыре утра, набросив плащ прямо поверх пижамы, она гнала машину сквозь усиливающийся дождь через весь Гонконг, «чтобы подготовить Кончу Видаль к худшему». Сгоревший остов «ягуара» нашли среди прибрежных скал, валявшиеся поодаль шляпка и сумочка помогли установить личность погибшей, но тело обнаружено не было — вероятно, его унесло в море штормом и отливом. Обследовав содержимое сумочки, полиция пошла сразу по двум следам, и оба привели к дверям Кикай Валеро: во-первых, именно она продала «ягуар» приятельнице, а во-вторых, Мачо Эскобар оставил в отеле записку, что его можно найти через Кикай Валеро.
Кикай не в первый раз оказалась в самом центре трагедии, случившейся с ее друзьями. И право, она бы очень рассердилась на своих друзей, если бы те попали в трагическую ситуацию, когда ее не было поблизости. Но поскольку Кикай была почти вездесуща и знала всех и вся, она обычно первой — уж такая у меня судьба, говаривала она, — узнавала и приносила плохие вести, первой готовила кого-нибудь к худшему. Практически первая «эмансипе» в Маниле, именно она приучила целое поколение родителей не ужасаться при виде дочерей, остриженных под мальчиков, в коротких юбках и с накрашенными губами, и удовлетворение от услуги, которую она оказала своей стране и своему народу, никогда не покидало ее. Даже теперь, в сорок с лишним лет, маленькая и почти квадратная, с увядшей оливковой кожей, она по-прежнему держала себя как в дни своей триумфальной юности и все еще вела себя как героиня, проложившая дорогу моде в двадцатых годах, которой следовала до сих пор: короткая стрижка, накрашенные сердечком губки, густые ресницы, обрамлявшие удивленно раскрытые, насмешливые глаза. Но теперь она насмешливо таращила глаза только в тех частях земного шара, которые по несчастью отставали от Манилы в приобщении к благам современной цивилизации. Так, например, говоря о высотном здании (Эспанья билдинг) в Мадриде, она обязательно добавляла: «Этот, как они говорят, небоскреб» или «То, что они называют небоскребом» — и снисходительно улыбалась с видом человека, родившегося под сенью Эмпайр стейт билдинг. И бесполезно было напоминать ей, что сама она выросла в стране, где здание в три этажа уже считается очень высоким. Для нее и людей ее класса американская цивилизация стала неотъемлемой частью их жизни, и они лишь машинально улыбались улыбкой собственников, когда в менее развитых странах народ восхищался такими чудесами, как эскалаторы, пианолы и кинематограф.
В двенадцать часов дня, того дня, который она впоследствии окрестила «днем трагедии Видалей», Кикай Валеро, все еще в пижаме, пила двадцатую чашечку кофе в отеле у Кончи Видаль, когда позвонил падре Тони. Он объяснил, что звонит снизу из холла, сказал, что только что узнал о происшедшем, и спросил, может ли быть чем-либо полезен. Кикай набросила плащ и, прихватив с собой чашку с недопитым кофе, спустилась вниз.
Все утро шел сильный дождь, было темно, и в холле горели люстры. Струйки дождя стекали по стеклам окон, за которыми виднелся пропитанный сыростью город, погруженный во мрак, как подводная лодка; на улице перед отелем мальчики-коридорные встречали с зонтами людей, входивших через главный вход, и с каждым вновь прибывшим врывался и растекался по вестибюлю холод, загоняя постояльцев в их комнаты. Огни люстр и темнота за окнами создавали у Кикай впечатление, что ночь еще не кончилась; позевывая между глотками кофе, она — в пижамных брюках под плащом и в туфлях на высоких каблуках, — уперев руку в бок, обошла сырой неуютный холл и увидела падре Тони. Он стоял за колонной, с его плаща капала вода. Он смотрел в ее сторону, но, кажется, ничего не видел. Ее ноздри настороженно затрепетали. Входная дверь распахнулась, в холл ворвалась новая порция холодного мокрого ветра, и снова несколько человек поднялись с диванов и ушли; но священник неподвижно стоял, ничего не замечая, с болью глядя прямо перед собой, и только нервно сжимал и разжимал кулаки. Кикай поставила чашку на конторку портье и направилась к застывшему в своем отстранении монаху. Она остановилась подле него, он вздрогнул и повернулся к ней.
