— Ну что, ты нашла Биликена? — спросил ее на веранде отец.
— Конни, боже мой, — воскликнула, обернувшись, мать, — что с тобой случилось?
Конни била нервная дрожь, но внешне она была спокойна.
— Там такой густой кустарник, — сказала она, — мне пришлось продираться.
— Ты исцарапала себе лицо и порвала платье.
— Извини, мама.
— Где-то здесь должен быть кран. Иди и умойся. Да, кстати, ты нашла Биликена?
Конни, уже бежавшая к крану, остановилась и оглянулась на родителей, которые стояли на веранде.
— Нет, — сказала она, — Биликена там нет.
И это было правдой — Биликена ее детства там не было. Не было веселого Биликена, который правил карнавалами и праздничными шествиями, не было и того доброго Биликена, что жил в саду во время войны. Сад, где она играла в детстве, превратился в джунгли, а Биликен — в зловещую и мрачную фигуру. А может быть, он всегда был таким? Она попыталась вспомнить, каким же он был раньше, но только что увиденный образ заслонил все: она видела устрашающую, отвратительную фигуру, непристойно откинувшуюся назад, раздвинув ляжки и выставив вперед огромный изуродованный живот. Как только могла она когда-то думать, что этот монстр добр? Как она могла любить его? «Все в этом мире не такое, как в детстве», — успокоила она себя, но тут же попыталась украдкой представить себя маленькой девочкой. Та одинокая длинноволосая девочка, что полдничала вместе с Биликеном под акациями, неужели она не видела, каков Биликен на самом деле? И может быть, те тайные встречи с Биликеном были не так уж невинны?
— Что ж, придется распрощаться с прошлым, — сказала мать, когда они шли назад к машине.
— Надеюсь, что и прошлое распрощалось с нами и не вернется, — сказал отец.
— Не будь таким суеверным, Маноло.
— Я оставлю здесь все, как есть.
— О мой дорогой!
— Я не хочу здесь ничего менять.
— Что ж, твое право — это твоя собственность.
— А ты можешь предложить что-либо получше?
— Я уже говорила тебе — есть люди, которые собираются построить здесь фабрику.
— Они получат этот участок, — сказал отец, — и они смогут строить здесь все, что им угодно, но только после моей смерти.
Оглянувшись назад, Конни увидела безобразные обгорелые балки, отбрасывавшие длинные тени. Теперь там все сгниет, а что уцелеет, растащат на дрова соседи; кустарник разрастется еще гуще и выше, и все превратится в джунгли, в темноту чернее ночной.
А потом, в тот ужасный день, Мачо спросил ее:
— Что случилось с вашим старым домом?
— Ничего. Там никто не живет.
— Почему?
— Там одни развалины да кустарник.
— Печально.
— Мы ездили туда — папа, мама и я — после того, как оттуда ушли американцы. Это было вскоре после войны.
— И что?
— Ничего. Мы просто посмотрели на то, что там осталось, и нам стало грустно. О Мачо, это было ужасно. Ты помнишь сад? Ну так вот, теперь там самые настоящие джунгли. По крайней мере так было, когда мы туда приехали. Я в них чуть не заблудилась.
— Вам надо было взять меня с собой.
— Но тебя тогда еще не было в Маниле.
— Ну а сейчас, когда мы вернулись — (они только что возвратились из-за границы после медового месяца), — ты не думаешь, что нам стоит съездить туда и посмотреть? Может быть, твой старик захочет подарить нам эту землю.
— Мама тогда спросила меня, хотела ли бы я жить там, когда выйду замуж.
— И что ты ответила?
— О, тогда я была просто глупой девчонкой.
— Ты отказалась?
— Когда я увидела развалины, у меня по коже пошли мурашки.
— Понимаю. Я чувствовал себя точно так же, когда после войны вернулся в свой старый дом. Поэтому я и убрался оттуда.
— Но теперь, Мачо, мне все равно, где жить, лишь бы мы были вместе.
— О, как это мило с твоей стороны! За завтраком ты всегда само очарование.
— Обедать будешь дома?
— Полагаю, да.
— Мама просила меня быть осмотрительной и не отпугнуть тебя моей стряпней.
— Она заезжала? Когда?
— Нет, ее здесь не было. Я ей звонила.
— Вот как!
— А что?
— Я пытался дозвониться до нее бог знает сколько раз.
— Зачем?
— Дорогая, в конце концов, должен же я регулярно докладывать ей, каковы твои успехи в роли жены.
— И каковы же они?
— А разве ты сама не догадываешься?
— Так ты не хочешь мне сказать?
