Она сидела в темноте, кутаясь в меха и прижимая сумочку к груди, вслушиваясь в стук колес, который все учащался и наконец слился в ровный гул. С облегчением вздохнув, она забилась в угол и закрыла глаза. Ночь превратилась в рой терпких запахов: пахло сырой землей, скотиной, овощами. Поезд, наверное, шел мимо ферм, плывя в тумане, как длинный поблескивающий угорь. В каком же анекдоте говорилось, что женитьба похожа на поезд? Стараясь вспомнить, она открыла глаза и в страхе выпрямилась.
На сиденье напротив что-то темнело.
Вглядевшись, она различила в темноте лицо. Ее сумочка упала на пол.
— Мачо?
На скрытом мраком лице сверкнули в улыбке зубы, человек помахал рукой.
— Привет, Конни…
Он наклонился поднять сумочку.
— Мачо…
— Куда ты едешь, Конни?
— Не знаю.
— Ты просто села в поезд и поехала?
— Да.
— На, ты уронила сумочку.
Она взяла сумочку, а он поймал ее руки и задержал в своих.
— Конни, они сказали тебе…
— …что ты ждешь меня?
— Уедем вместе, Конни.
— Куда?
— В Америку, в Европу…
— Мы все равно не уедем от прошлого.
— Нет, мы никогда не вернемся к нему.
— Ей ты это тоже говорил когда-то.
— О, проклятые письма! Конни, поверь мне: с этим давно покончено.
— «Этим» были и мы с тобой. Мачо.
— Нет, не были! У нас своя жизнь.
— Какая там жизнь? В нашей жизни все решили за нас еще до того, как мы поженились.
— Но ведь мы на деле еще и не женаты, Конни.
Она почувствовала, как его дыхание приближается к ней, и попыталась вырвать руки.
— Пусти меня, пусти!
Но он еще крепче сжал ее руки в своих. Холод, поднимавшийся от земли, проникал через пол вагона, скользил по ее ногам, бедрам. Стук колес грохотом отдавался в ушах.
— Ты не можешь убежать, Конни, — навис он над ней. — Мы связаны друг с другом, мы все связаны друг с другом. Мы не можем расстаться, это все равно, что сейчас соскочить на ходу с поезда.
— Пусти меня, — простонала она, — пусти!
Он схватил ее за плечи и притянул к себе:
— Ты права, Конни. «Этим» были также мы с тобой, и с «этим» еще не кончено. Мы должны остаться вместе, как мы вместе здесь и сейчас, как мы вместе всегда!
— Нет, нет и нет!
Покачиваясь от толчков поезда, он крепко прижал ее к себе и заставил поднять лицо:
— Разве ты сама не хочешь этого, Конни?
Не в силах вымолвить ни слова, она только отрицательно покачала головой.
— Отвечай, черт тебя побери! Ты ведь хотела, чтобы было именно так?
— Нет, Мачо, нет!
— Тогда зачем ты примчалась в Гонконг?
— Я не знала, что она здесь!
— Э, нет, ты знала, Конни! И ты помчалась за ней, чтобы я помчался за тобой.
— Нет, нет, я хотела убежать от тебя!
— Нет да! Ты хотела, чтобы мы опять были втроем, как прежде, когда ты была ребенком. Помнишь, Конни? Дорогая мамочка, добрый, милый Мачо и прелестная маленькая Конни вместе отправляются на прогулку. Маленькая Конни такая смышленая — она всегда куда-то убегает, и мамочка с Мачо могут обниматься за кустами…
— Я этого не знала, Мачо, не знала! Я была ребенком!
— Обманщица! Ты думаешь, я не замечал, как ты поедала меня глазами? О, ты уже тогда отлично понимала, в чем дело!
— Нет, Мачо! Нет! Я ничего не понимала, пока не нашла эти письма!..
Он сел рядом и притянул ее к себе.
— Ты искала эти письма, Конни. Ты не успокоилась, пока не нашла их. Тебе мало было знать, что это ее я обнимал, обнимая тебя. Ты хотела, чтобы я знал, что ты знаешь, ты хотела, чтобы я сам сказал об этом. И сейчас ты хочешь, чтобы я взял тебя именно так, когда мы оба отлично понимаем, что мы делаем.
— Нет, Мачо! Пусти меня!
— Ты жадная девочка, Конни. Тебе мало было тебя самой: ты хотела, чтобы вас непременно было двое!
Она оцепенела в его руках.
— А кто меня сделал такой?
— Я никогда не собирался и прикасаться к тебе, Конни!
— Но ведь прикоснулся! Прикоснулся! Только не ко мне — меня рядом с тобой никогда не было! Всякий раз, когда ты касался меня, я все меньше и меньше чувствовала себя самой собой, и в конце концов я перестала понимать, кто я на самом деле!
— Я должен был ответить ей ударом на удар…
— И для этого ты использовал меня?
— Я и сейчас использую тебя, война еще не кончилась, Конни!
Она откинула голову назад и закрыла лицо рукой, словно он ее ударил.
