Я поняла, что мне опять придется бежать, но меня словно парализовало. И в один прекрасный день я пошла к маме, чтобы поговорить с ней начистоту. Я знала, что ее не было дома, и собиралась подождать ее, а тем временем подготовиться к тягостному разговору, но там я встретила Текса и, не дожидаясь возвращения мамы, увезла его с собой. Я знала, чем это кончится. Я испугалась. И вот две недели назад, никому ничего не сказав, я села на самолет и прилетела в Гонконг.
И вот сейчас, подумал Пепе, она здесь, зимней ночью, в жемчугах и мехах, сидит на поломанной тачке. Печальный лунный свет отражался в ее глазах.
— Послушайте, Конни, есть только один выход. Вы должны встретиться с ним и сказать ему все.
— Только не сейчас, только не сейчас! Ведь я, зная всю правду, жила рядом с ним два месяца! Два месяца!
— Но он ждет вас.
— Не могли бы вы сказать ему, чтобы он не пытался увидеть меня?
— Да, но куда вы сейчас пойдете?
— Это неважно.
— Моя девушка живет здесь недалеко.
— Она согласится приютить меня?
— Я отведу вас к ней и поговорю с вашим мужем, но при одном условии — вы должны встретиться с моим братом Тони.
— Сейчас я готова обещать что угодно.
Поднятая в неурочный час, Рита, хоть и легла спать в отвратительном настроении, смягчилась, увидев на пороге Пепе. Она подумала, что он, несчастный, всю ночь бродил по улицам и наконец решил прийти и попросить прощения.
— Пепе, неужели ты не мог подождать до утра?
— Не мог. Я хочу попросить тебя об одном одолжении.
— Ты знаешь, я тогда вышла из себя…
— Она могла бы спать на диване.
— Кто?
— Эта девушка. Конни Эскобар. Ей негде переночевать.
— Пепе Монсон, не хотите ли вы сказать, что вы разбудили меня только затем, чтобы пристроить эту вашу…
— Тс-с! Она здесь, за дверью.
— Прекрасно! Пусть там и остается. Можешь отправляться вместе с ней ко всем чертям! А теперь убирайся! Немедленно!
— Рита, сейчас я тебе все объясню. Но пожалуйста, сначала впусти ее. Она чуть жива.
Мачо Эскобара не пришлось поднимать с постели. В обеих комнатах его номера горел свет, а сам Мачо в синем костюме и свободно висящем полосатом галстуке слушал проигрыватель, заряженный целой серией пластинок. На столе перед Мачо стояли бутылки и чаша со льдом, в одной руке он держал сигарету, в другой — стакан. Улыбка кривила его рот. Судя по лицу, Мачо пришлось немало пережить, но было видно, что он еще не разучился плакать — карие глаза за длинными ресницами были на редкость влажными и удивительно невинными, а веки набухли от слез.
— Если она не хочет меня видеть, я не буду настаивать, — сказал он. — А она хотя бы объяснила почему, мистер Монсон?
— Она пережила потрясение и говорит, что ей нужно некоторое время, чтобы все обдумать и успокоиться.
— Она больна?
— Пожалуй, в некотором роде.
— Но тогда я не понимаю, почему бы ей не вернуться к семье. Здесь ее мать, а теперь и я сюда приехал, но она отправилась к вам. Вы врач, мистер Монсон?
Пепе объяснил, кто он такой. В глазах Мачо вспыхнули смешинки, он чуть было не расхохотался, но взял себя в руки и серьезно покачал головой:
— Нет, смеяться тут нечему. Если бы у Конни было хоть малейшее чувство юмора, я сказал бы, что это остроумно. Но у нее его нет. — Он поставил стакан, погасил сигарету и чуть наклонился вперед. — Это начинает серьезно беспокоить меня. Вы должны сказать мне, где она сейчас, мистер Монсон. Кстати, может быть, вас следует называть доктор Монсон?
Пепе холодно посмотрел на него и не ответил. Мачо дернул плечом и продолжал:
— Не знаю, говорила ли она вам, но ее отец — большой человек в правительстве. В этом году предстоят весьма важные выборы — довольно щекотливая ситуация для его карьеры. Беднягу надо оберегать как от семейных неурядиц, так и от любого намека на скандал, который сыграл бы на руку его противникам. Политическую жизнь на Филиппинах на девяносто процентов определяют скандалы, мистер Монсон. До мистера Видаля уже дошли слухи, что его дочь ведет себя в Гонконге не вполне подобающим образом. Я приехал, чтобы увезти ее домой, прежде чем ее поведение даст новые поводы для сплетен. Если она больна, ей лучше всего быть дома, не так ли?
