Да, смеху было, лучше не вспоминай! Все посылки обратно в Россию вернулись. То ли адрес неправильный оказался, то ли еще какая-то путаница. Так мы и прибыли к детям буквально без штанов. В руках – чешская хрустальная люстра, Боря ее очень любил и побоялся почтой посылать. А сам он почти сутки в парадном костюме просидел, пока наша девочка ему одежду да обувь покупала. Как младенцу – все новое, у него же ни трусов, ни носков сменных не было. А пальто мое еще лет семь в шкафу провисело, новехонько, норочка так и блестит!
Выбросили, конечно, у нас тут зимой восемнадцать градусов.
Гриша? Нет, Гриша остался.
Не потому, что жена русская, она как раз первая соглашалась ехать. Просто он очень боялся перемен – язык учить, работу искать. И войны боялся, у них ведь мальчик рос. Тяжело пришлось, что говорить. Боря очень его жалел, баловал без меры – а тут у самого силы кончились.
Скучает, конечно. Звонит часто.
Ну вот тебе и вся биография.
Про газету? Хорошо, про газету, – и всё. Смотри как поздно.
До трех открыто? Кто же ночью кушает? И эта девочка до трех здесь бегает с подносами?
Ну ладно. Только началось не с газеты, а с письма.
Нет, в феврале мы приехали, а письмо пришло, наверное, в апреле.
Да, приглашение на празднование юбилея. Бориного! А ему действительно только что семьдесят пять исполнилось.
Не знаю, наверное, по каким-нибудь документам.
И вот мэр города и Совет ветеранов отмечают его юбилей.
Да, и ужин, и музыка.
Кто мог представить, что так сложится – в России его забыли, а здесь вспомнили.
А потом уже соседка принесла газету.
Нет, она не говорит. Но муж ее по-русски хорошо понимает. И вот мы видим – статья про Борю, и про Сталинград, и про награды, а сверху – фотография: мэр города ему руку пожимает. Да, конечно, маленький городок, но все-таки мэр…
Вот и стали мы здесь жить.
Да, дождались. И университета, и свадьбы.
Я фотографию эту, где мы с Борей стоим и Сонечка с женихом, всем племянникам послала. И какие же мы там старые!
Знаешь, раньше я думала, что Бога нет. Если бы был, разве б он мне такое устроил с Диночкой? А потом опять стала сомневаться. Ничего, скоро узнаю!
А о смерти я вообще не думаю. Не интересно мне, умру и умру. Но есть у меня мечта. Я правнучку жду. Да, мальчики тоже хорошо, но я все-таки очень хочу девочку.
Я тебе сейчас одну вещь скажу, только не смейся. Я ведь платье твое красненькое сюда привезла. Да, то самое, с вышивкой на груди. Вот, думаю, родится у нас девочка, мы ей и наденем.
Ну что ты. Что ж тут плакать.
Все ты мне вернула, и радость, и веру, и силы жить.
Что ж тут плакать, доченька.
Но в памяти такая скрыта мощь,
Что возвращает образы и множит…
Шумит, не умолкая, память-дождь,
И память-снег летит и пасть не может.
Д. Самойлов
Говорят, это всегда был очень красивый город – старая набережная, дворцы, оперный театр. И ведь наверняка гуляли с папой и мамой, спускались к морю по знаменитой лестнице, а запомнился почему-то только двор.
Большущий квадратный внутренний двор. Все соседи сушили там белье. Если встать коленями на стул, а оттуда – животом – на теплый широкий подоконник, можно было хорошо рассмотреть огромные, похожие на флаги белые простыни. «Дура! Флаги бывают только красные!» – сказал Гарик, и пришлось стукнуть его по макушке. Хотя вообще они дружили.
Боже мой, когда она последний раз была в Одессе? Лет тридцать назад. Стояла сырая дождливая зима. Дождь зимой! Она тогда уже отвыкла от подобной странности.
Дружить было легко, они все дружили – мама с тетей Олей, папа с дядей Мишей и даже Андрюша с Леней. Хотя нет, как они могли дружить, когда Леня родился в 39-м, ему еще двух не исполнилось! А Андрюша на год старше. Мама вечно таскала его под мышкой, как куль, а тетя Оля смеялась. Леня был худенький и тихий, тетя Оля сажала его на диван и загораживала подушкой. «Входи, входи, невестушка!» Это она ее так зовет. «Когда свадьбу будем играть?» Смешные люди, эти взрослые. Как же она может выйти замуж за Гарика, когда он маленький? На целый год моложе! А день рождения в один и тот же день! Бывает же такое везение – две молодые семьи в одном доме, и дети почти ровесники – она на год старше Гарика, Андрюша на год старше Лени, – всюду вместе, и дома, и на улице, и на Первомае. Гарик ее всегда слушался, даже соглашался играть в дочки-матери. Она была мама, конечно. «Сегодня банный день, купаться, ой какой грязный ребенок!» Гарик послушно раздевается, совсем раздевается и встает в пустой тазик, она «моет», водит сухой мочалкой по худенькой спине, по ногам. Странно, что никто из взрослых ни разу не зашел. Хотя взрослым было не до них в то лето.
